Слух о том, что Мессина всерьез продвигает черных игроков, быстро разошелся по всему штату.
Эдди Рейк оказался первым белым, который повысил на меня голос и заставил принять это обращение. Когда я понял, что ему вправду чет дела до цвета моей кожи, то был готов идти за ним куда угодно Он ненавидел несправедливость. Рейк был нездешним, и он принес с собой иные представления. Никто не имел права на жестокое обращение с другим, и если до тренера Рейка доходила такая информация, столкновение было неизбежным. При всей суровости он остро чувствовал страдания других. Потом, когда я стал священником, тренер Рейк ходил в нашу церковь и помогал нуждающимся. Он открыл свой дом брошенным и страдавшим от жестокого обращения детям. Место тренера не приносило больших денег, но Эдди Рейк никогда не скупился, если кто-то нуждался в еде, одежде или даже средствах на обучение. Летом он тренировал учеников младших классов. Зная Рейка, было бы естественно предположить, что он подыскивал себе новых хорошо бегавших игроков. Он устраивал выезды на рыбалку для детей, лишившихся отцов. Для него это было совершенно естественно.
Преподобный замолчал, чтобы отпить глоток воды. Толпа, следившая за каждым его движением, замерла в ожидании.
— Когда Рейка уволили, я какое-то время провел рядом с ним. Рейк был убежден, что с ним поступили несправедливо. Думаю, по прошествии лет тренер Рейк принял свою судьбу. Мне известно, как он переживал смерть Скотти Риордана. И я счастлив, что сегодня утром его положили в землю рядом со Скотти. Возможно, теперь этот город прекратит междоусобицу. Какая ирония! Человек, нанесший наш город на карту, во всех смыслах сделавший многое для его объединения, стал тем, против кого Мессина боролась десять лет кряду. Давайте же зароем боевые топоры, сложим оружие и заключим мир. Мы едины во Христе. И в нашем прекрасном маленьком городе мы также едины в Эдди Рейке. Спаси Господь нашего тренера. Спаси вас Господь.
Струнный квартет заиграл печальную балладу, не кончавшуюся десять минут.
Пусть на совести Рейка останется его последнее обращение. Пусть на совести Рейка останется его желание в последний раз манипулировать игроками.
Конечно, Нили не мог сказать ничего плохого о своем тренере, в такой момент особенно. Рейк принес извинения из могилы. Теперь он хотел, чтобы Нили, стоя перед всем городом, принял извинения и сказал несколько теплых слов от себя.
Когда Нили получил от мисс Лайлы записку, где его просили выступить и воздать хвалу тренеру, первой его реакцией было выругаться и спросить: «Почему я?» Среди питомцев Рейка хватало тех, кто был ему ближе, чем Нили. Пол посчитал, что таким образом Рейк заключал окончательный мир с Нили и командой 87-го года.
Вне зависимости от обстоятельств Нили не видел способа отклонить предложение. Пол вообще считал это невозможным. Нили сказал, что никогда прежде этого не делал, то есть вообще ни разу не выступал по такому поводу — ни при большом стечении народа, ни перед небольшими группами — и, более того, чтобы избавиться от этого поручения, он скорее предпочел бы сбежать под покровом ночи.
Пока Нили медленно пробирался между игроками, ноги казались ему необычно тяжелыми, и левое колено зудело сильнее, чем всегда. Не хромая, он ступил на небольшую платформу, заняв позицию у микрофона. Посмотрел на огромную толпу, взиравшую на него — и чуть не обомлел. Пространство между двадцатиярдовыми линиями и домашняя трибуна поля «Рейкфилд» на пятьдесят рядов вверх представляли стену из лиц зрителей, восхищенных видом их прежнего героя.
Нили оцепенел, не в силах бороться со страхом. Он боялся этого еще с утра и нервничал. Теперь он был в полном ужасе. Медленно разворачивая лист бумаги, Нили тянул время, чтобы прочитать слова, которые он писал и переписывал все утро. «Не смотри на толпу, — говорил он себе. — Не тушуйся. Эти люди помнят бравого квотербека, а не труса с дрожащим голосом».
С напускной уверенностью он выговорил:
— Я — Нили Крэншоу.
Нили сосредоточился, найдя подходящую точку перед собой на выставленной вдоль дорожки секционной изгороди, расположенную чуть выше голов бывших игроков и ниже первого ряда трибуны. Он решил, что будет говорить, обращаясь к этой точке на изгороди и не глядя никуда больше. Услышав собственное обращение к публике, Нили чуть-чуть успокоился.