Время всегда было самой дорогой валютой. С детства я ненавидел любимую фразу многих писателей «время утекало сквозь пальцы», потому что в моей жизни это утверждение было законом.
Отец мог сказать время на данный момент с точностью до секунд. Он даже не сверял у других часы, если они отставали, потому что сильнее верил в свое чувство времени. И лучше всего он мог считать тридцать минут.
Пять минут на общую подготовку и настрой на открытие. Семь минут на черчение знаков Прохода, произнесение слов активации и три минуты до самого открытия Ворот. Десять минут на проход через врата и две минуты на непредвиденные обстоятельства (нужно учитывать все). Последние три минуты на черчение знака Закрытия. После этого уже ничего изменить нельзя.
Я заучил это в шесть лет и мог наизусть повторить в любой момент. Я повторял это отцу ночью после двух суток без сна, утром за завтраком в выходной, после редких игр с друзьями. Он всегда оставался непроницаем и лишь задумчиво жевал губы, слушая мой ответ. Мне даже казалось иногда, что он меня не слышит.
Но отец все слышал. Его молчание не говорило ничего, ни одобрения, ни недовольства. Я не знал, прав я или нет. Приходилось самому проверять это в книгах. Так я научился не верить оценкам других, потому что настоящая правда всегда была напечатана на страницах.
Мать была мягким человеком, искренне любила меня и баловала в те редкие минуты, когда отец не видел. Я до сих пор помню ее любимые нежные песни, которые она сама писала в старой тетради и прятала в тайном кармане вещевого мешка. И жалею, что не взял их с собой, не попросил ее отдать хотя бы один листок.
Ходоки редко заводили семьи, потому что никто не мог поручиться за их судьбу. Они умирали, часто очень молодыми во время Перехода, по своей неосторожности или из-за капризных пространственных помех, в операциях по спасению книг, от болезней, холода и голода. Они всегда были готовы к смерти, отчего становились угрюмыми и нелюдимыми, отдалялись от людей и все больше привязывались к книгам. Так и мой отец мог часами ласково разговаривать с испуганной книгой, но никогда не нежничал со мной или с мамой.
Все произошло девятого сентября. Было холодное утро, потому мама укутала меня в теплую куртку и перемотала горло шарфом. Родители уходили в очередной Поход и оставляли меня с дядей Алифри. Все шло как обычно: отец собрал свой маленький отряд, строго повторил все правила, проверил вещи. Они начали переходить, но на последнем человеке Проход начал мерцать и не пропускал его через границу. Молодой парень запаниковал и начал с силой пробиваться в переход. Пространство начало сужаться, к несчастному со всех сторон бежали провожающие. Но вот из Прохода показалась верхняя часть туловища отца и он в последний момент втянул парня к себе.
Тишина была оглушающей. «Теперь пространство не пустит их обратно...это же нарушение...это был знак...» Кто-то плакал, кто-то громко матерился и пытался пробиться в уже обычную деревянную дверь на месте Прохода.
─ Алан, ─ неожиданно хриплым голосом обратился ко мне дядя Алифри.
Я поднял взгляд и увидел, что в его глазах стоят слезы. Но он старался мне улыбнуться, чтобы не напугать и не расстроить.
─ Пойдем домой, мой мальчик.
С тех пор я больше никогда не видел родителей.
Часть 4
Мы сидели в парке на старой скамье, греясь под первыми майскими лучами. Холода в этом году затянулись, поэтому при виде редкого солнца даже самые хмурые прохожие украдкой улыбались.
─ А Сурил ведь ревнует.
─ Я согласилась выйти за него замуж, что ему не так?
─ Может, боится, что я украду тебя из-под венца? ─ Алан рассмеялся.
Я вздохнула и промолчала. Нам с Сурилом искренне не повезло: еще в детстве родители решили, что этот брак будет выгоден обеим стороном. И мы вдвоем оказались слишком ответственными, чтобы разорвать договоренность.
Ох уж этот момент, когда вы, два человека, воспитанные в семьях, где превыше всего хранить честь и достоинство фамилии, смотрите друг другу в глаза и видите эту боль. Возможно, это понимание также стало причиной, почему помолвку не разорвали.
─ Давай сменим тему, я устала об этом говорить.
Алан подал мне бутылку с лимонадом.
─ Как хочешь. Давай поговорим о твоей книге тогда. Во-первых, я категорически против своего описания в книге. «Порочные кудри», серьезно?!
У него был настолько искренне возмущенный вид, что я не выдержала и рассмеялась.
─ Ну чего ты? Я же только за основу твой образ взяла, а характер у персонажа будет абсолютно другой.