Я приняла его ответ в качестве подтверждения, но не могла постичь глубины произнесённых им слов. И чтобы он сделал, имея второй шанс, из-за которого ему пришлось бы пережить весь этот ад во второй раз с самого начала до конца?
Я задрожала и посмотрела в окно. В этот момент мы проезжали через каньон на реке Колумбия; изобилующий пещерами, он раскинулся между Орегоном и Вашингтоном. Остроконечные, скалистые пики берущих здесь начало Каскадных гор пронзали небеса. В округе больше не было никакого освещения. Только темнота, безмятежная красота.
Указательный палец Айдена лёг под мой подбородок, и я повернулась к нему лицом. Он улыбался.
— И это все твои вопросы? Какой же ты замечательный учёный.
— Я просто задумалась над тем, чтобы я сделала в первую очередь, лишь бы удержать тебя от поступления на службу в морскую пехоту, — прошептала я, боясь разозлить его своим желанием лишить его любой возможности, не говоря уже о втором шансе.
Но на его лице не отразилось никакого гнева. Его улыбка переросла в усмешку.
— Ну, для тебя, это не составило бы особого труда. Достаточно было бы обнажённой и прикованной к моей кровати. Восемнадцатилетний Айден помешался бы на тебе, — он подмигнул мне. — Полагаю, я не особо изменился.
Он покачал головой в притворном ужасе, но я парила в облаках. Значило ли это, что сейчас он тоже был помешан на мне? Кому вообще нужна поэзия в таких ситуациях.
— Я скорее больше размышляла в другом направлении — лечь перед самолетом, который увозил тебя, но быть прикованной к твоей кровати представляется чуть лучше.
— Ты говоришь, как моя мама. За исключением, части с кроватью, конечно же, — он призадумался, как будто решал, стоит ли что-то ещё сказать. — Она приезжала, — добавил он, его голос снова стал очень нежным.
— Твоя мама?
Он кивнул.
— Да. В день, когда я был передислоцирован в Афганистан, она приезжала на военную воздушную базу в Монтерее, в которой я только что окончил разведывательную школу. Как она попала внутрь, я до сих пор не знаю. Она была сама не своя. Умоляла меня не ехать — пыталась схватить меня за руку прямо там и увести оттуда..., — его рука метнулась к воротнику рубашки. — Конечно, я был в смятении, что мне пришлось иметь дело с доведённой до истерики матерью, в то время как все остальные морпехи уже находились на борту самолета. Остальное это уже история — ну, формально, со мной ничего не может стать историей, — добавил он, его голос был холодным. Мне очень хотелось видеть его глаза в этот момент.
Я наклонилась и положила голову ему на плечо. Может быть, он нуждался в успокоении в этот момент. Он прижался губами к моим волосам.
— А как сейчас обстоят твои дела с родителями?
Он выпрямился. Его мышечный пояс буквально заскрипел у меня под ухом.
— Они в безопасности и обеспечены до конца жизни. И это самое главное.
Он не вполне точно ответил на мой вопрос, но ответ таился в его словах, он всего лишь был спрятан между строк. Озноб распространялся по моим венам, подобно радионуклидам. Я отпрянула и посмотрела на него.
— Как часто ты с ними видишься?
На его челюсти заходили желваки.
— Как ты уже можешь себе представить, я не могу позволить случиться ещё одной катастрофе, которая может привести к убийству моей собственной матери.
Он по-прежнему не дал прямого ответа на мой вопрос, но ему и не надо было. Я знала ответ.
— Айден, нет! — я схватила его за руку, слова внезапно вырвались из меня, прежде чем я смогла их проконтролировать. — Дорогой, ты не можешь этого делать. Ты не можешь вычеркнуть их из своей жизни! — мой голос дрожал, и я почувствовала влагу на своих глазах.
Вот она я, даже четыре года спустя, иду, спотыкаясь через континенты, с кратерами в моей груди, в поисках чего угодно, что может заполнить эту пустоту. А он, до сих пор имеющий ту самую истинную любовь, отказывает себе в этом. Как он может выносить это?
Он молчал. Его осанка изменилась. Постепенно напряжение в его плечах просочилось во всё его тело. Он отвёл мои пальцы со своей руки, поэтому я стала кружить ими по его волосам у виска.
— Айден, несомненно, ты их любишь. Прислушайся к человеку, который знает, что говорит. Однажды их не станет, и ничто не сможет избавить тебя от этого горя. Ни твоя работа, ни мои картины, ни Маршалл -
— Прекрати, Элиза! — его голос рассёк воздух, словно пуля. Настолько остро, настолько громко, что я отодвинулась назад к двери "Ровера".
Его руки на руле превратились в когти, побелевшие от напряжения. Его грудная клетка вздымалась, а мускулы резонировали. "Ровер" набирал скорость, словно поглощал напряжение через ноги Айдена. Моё сердце начало колотиться в груди. Неожиданно я испугалась, врождённый инстинкт кричал мне, что я должна его успокоить. Это и был его гнев? Или нечто похуже?