— Элиза, я могу войти?
— Умм… ах… минутку, — мой голос в очередной раз прозвучал на частоте, которую могут слышать только летучие мыши.
Я сложила свою одежду, пригладив руками, расправила перед его рубашки, сделала глубокий вдох и открыла дверь.
Он осмотрел меня с макушки до кончиков пальцев на ногах, которые подогнулись от его взгляда. Ох, ладно, может быть ему не понравится мой вид и он положит конец этому безумию. Но его глаза горели огнём. Он взял меня за руку и повёл назад в спальню, ни на секунду не отводя от меня взгляда. Я, наверное, преодолела стадию бабочки и теперь находилась на территории "змея-и-заклинатель-змей". Он остановился в футе от кровати, его тело находилось в нескольких дюймах от моего тела.
Его пронзительный взгляд заставил меня испытать неловкость, поэтому я нарушила воцарившуюся тишину:
— Умм, хочешь ли ты, чтобы я нанесла макияж? Но должна предупредить тебя, я крайне плохо умею это делать, — мой голос прозвучал с придыханием.
Он наклонился ко мне, приблизив рот к моему уху.
— Никакого макияжа, — прошептал он, и его губы порхнули от мочки моего уха, вдоль моей челюсти, подбородка и вернулись назад.
Он повторил этот маршрут три раза. Я и не подумала успокоить своё шумное дыхание. Он отпрянул назад, и хотя его отстранённость была более знакомым ощущением, нежели его близость, я почувствовала себя потерянной.
— Не потому, что не хочу, — сказал он, словно почувствовал мои сомнения. — Если это не очевидно, Элиза, я весь горю.
Он обхватил рукой мою шею и притянул меня ближе к себе. Его эрекция властно прижалась ко мне. Ох! Насколько наглядная демонстрация.
— А ведь, в свете того факта, что в любую минуту здесь появится твой друг, я должен ограничиться лишь поцелуями.
Он улыбнулся и начал закатывать рукава моей рубашки. Каждый раз, когда кончики его пальцев слегка касались моей кожи, моё сердце начинало стучать так громко, что я боялась, как бы он не услышал.
Закатав рукава рубашки, он отступил назад и пристально посмотрел на меня. Я была уверена, что выглядела нелепо.
— Почему ты выбрал рубашку для картины? — задала вопрос я, дабы отвлечь себя.
— Серия называется "La Virgen". Я не знаю, соответствует ли название действительности, но мне кажется, что завершение серии должно нести посыл как об освобождении, так и о принадлежности. Ты так не считаешь?
— Ты имеешь в виду принадлежности тебе?
Его глаза стали неистово-синими и тектонические плиты, которые я впервые разглядела в "Парадоксе", скрылись с поля зрения – равно как и отрешённый взгляд.
— Как минимум на картинах, — сказал он мгновение спустя
Он взял меня за руку и, выйдя из его спальни, мы направились по ещё более просторным коридорам. Наконец, мы достигли арочного дверного проёма, из которого струился яркий свет.
— После тебя, — сказал он, но прозвучало это так, будто подразумевал "для тебя".
Я в трансе шагнула внутрь.
Моя первая мысль была о том, что освещение здесь не потускнело.
Моя вторая мысль... умиротворение.
Две необъятные стеклянные стены, задрапированные абсолютно белыми портьерами, собранными по сторонам, обрамляли комнату. По ту сторону стекла девственный луг откосно опускался до непроходимого леса. Небесный свет лился внутрь, окутывая комнату едва ли не сакральной атмосферой. Пол был выложен выбеленным деревом, а в самом центре, где все лучи света соединялись в земную северную звезду, стояли шезлонг и кресло, идентичные тем, что были в спальне Айдена. Остальная часть комнаты была окрашена в тёплые белые тона, подобно сказочной версии чистого листа.
— Мебель такая же, как и в твоей спальне? — приглушённым голосом спросила я, боясь осквернить непорочность комнаты.
— Да, — голос Айдена был таким же тихим.
— Почему не в настоящей спальне?
— Потому что она не для присутствия в ней мистера Солиса. И я не был уверен, захочешь ли ты этого.