— Твой румянец заставляет розу ревновать, — ухмыльнулся он.
— Издержки профессии при работе с рубидием и парами брома, — я почувствовала себя неловко, поэтому перевела разговор на более важную тему. — Итак, расскажешь мне что-нибудь о себе, что не попадает под эмбарго?
Бирюзовая глубина его глаз застыла.
— Немного рановато для этого, так не кажется?
Возможно, он был прав. Кроме того, в моём распоряжении был весь день.
— Хорошо, так чем бы ты хотел заняться сегодня?
— Ну, я подумал, ты могла бы попозировать для написания картины, а затем этот вечер мы могли бы провести вместе.
Он выглядел так, словно провёл бесчисленное количество времени в размышлениях при разработке данного плана.
Моя вилка упала на поднос.
— Моя… моя картина? — было ощущение, словно что-то вылупилось из яиц прямо у меня в животе.
Его выражение лица осталось невозмутимым.
— Да.
— Я не хочу позировать, — выпалила я. Бокал "флейта" с клюквенным соком слегка задребезжал: — Я хочу провести время с тобой.
Он улыбнулся, но на этот раз улыбка не обнажила его ямочку, и подушечками пальцев он ласково прикоснулся к моей щеке.
— Мы и проведём. Вечером.
Он схватил вилку, зацепил яичницу и отправил её в мой рот, который был широко открыт из-за того, что мне ничего не оставалось, кроме как есть.
Я прожевала и проглотила настолько быстро, насколько смогла, чтобы сделать это без чавканья. Он снова наполнил вилку, но я остановила его руку.
— Айден, у нас договоренность провести вместе день. Я делюсь с тобой чем-нибудь, ты делишься чем-то, — я попыталась удержать свой голос на спокойной волне, вместо того, чтобы начать сетовать, когда на самом деле только этого мне и хотелось.
Челюсть Айдена изогнулась, словно он плотно сжал зубы. Он медленно положил вилку на поднос. Его левая рука с силой впилась в стёганое одеяло, так что побелели суставы. Вспышка ярости разгоралась в его глазах.
— Элиза, мы сможем провести вместе время, как только ты закончишь с позированием. Это не так уж и сложно, — его голос был уравновешенным, таким монотонным, из-за чего я могла лишь предположить, что тем самым он скрывал разбушевавшийся шторм. И он исключил часть "обмена личной информации".
— Я не понимаю. Почему эта картина так важна, что даже не может подождать один единственный день?
Он покачал головой и стал всматриваться в картины на стене. Я уже собралась было сказать, что ухожу, но в том, как он рассматривал их, было так много беспомощности. Затем его глаза сосредоточились на мне, подобно фокусным линзам.
— Потому что я объяснил тебе, Элиза. На картинах ты всегда будешь принадлежать мне.
Кислород застрял в моих легких. Всегда. Если "всегда" было тем, чего он желал, я не смогу ему этого дать. Но в его ответе таилось нечто ещё, что также напугало меня.
— Ты больше предпочитаешь образ, нежели настоящую девушку? — вопрос сорвался с моих губ по своему собственному желанию.
Мой желудок резко сжался от этой мысли — ещё более насильственно, чем я предполагала. Я взглянула на поднос с едой; двадцать девять оставшихся дней с силой подталкивали меня сбежать, прошлая ночь принуждала меня остаться. Проведённая ночь неким образом что-то изменила для меня. Нечто едва уловимое, однако, смелое. Теперь я не хотела быть лишь неким образом на картине.
Прерывистый вдох нарушил мою душевную погребальную песню. Мой взгляд вспорхнул в его сторону. В его глазах не осталось никакого намека на ярость. Тектонические плиты сдвинулись и замерли, и снова сдвинулись, как будто что-то разгоралось в самом сердце. Он обхватил руками моё лицо, его длинные пальцы закопались в моих волосах.
— Позвони мистеру Солису. Написание картины на сегодня отменяется, — его голос был тихим.
Я кивнула, мои внутренности скрутило.
— Ты отправляешь меня домой?
Он улыбнулся, но в уголке его рта закралась печаль.
— Нет, Элиза, не отправляю.
Внушало ужас, что такие простые слова могут вызывать такую колоссальную оздоравливающую гармонию.
— Спасибо, — промолвила я, обвив руками его шею и накрыв в поцелуе его рот.
Впервые с того момента, как я вкусила его, он ответил на поцелуй нерешительно. Он подул прохладой на мои губы, и затем медленными ласками языка заставил мои губы снова запылать. Я сжала в кулак пальцы в его волосах, желая притянуть его ещё ближе. Неожиданно его поцелуй изменился. Его губы перестали двигаться и плотно прижались к моим губам, словно он дышал моим воздухом. Затем он высвободил меня. В его глазах светилась первобытность. На короткий миг у меня возникло импульсивное желание обнять его сильнее, чтобы он не исчез.