Сегодня он высматривал Маурисью с тощим букетом дворовых ромашек, но как назло из кухни вышла Альберта с ведром помоев после чистки овощей и увидев изменника, всю прошлую ночь обещавшего ей, что в этот раз точно обвенчаются, а теперь полдня прячущегося от неё по углам, побледневшего и выкатившего свои блеклые глаза в предчувствии трепки, не выдержала накала чувств и окатила его из ведра. Картофельные очистки повисли на его рыжих космах, а ромашки поникли под грузом грязной воды.
-Что ты наделала, развратница, - завопила Маурисья, увидев этот произвол и с поварешкой наперевес выбежала во двор.
Он мой! - завопила Альберта. -Он обещал свадьбу!
-Вот куда ты вчера кусок копченой свинины отнесла! А ты, Сэмми, постыдился бы, ведь еще вчера говорил мне, что за такую грудь, как у меня, и умереть не жаль! – кричала Маурисья.
-У тебя рассольник вкусный был вчера и бараньи ребрышки, пальчики оближешь, - промычал ветреный ловелас, вытирая грязным и мокрым носовым платком чумазую физиономию.
Женщины бранились в голос, и на друг друга, и на кавалера, перечисляя количество вкусных блюд, которые он съел, и ласковые фразы, и обещания, которыми он их накормил в ответ.
Наконец во двор на шум спустился патер Ульрих, огромный как великан, мощный и не старый еще вояка.
-Что здесь происходит? – рявкнул он на эти вопли. Все стихли.
– На гауптвахту его, сержант, - отдал он указание стражам.
–Не хочу опять поститься из-за Тощего Сэма! Все не набьет свой бездонный бочонок, а потом весь гарнизон страдает.
Поварихи затихли, а страдалец, за любовь к ребрышкам и копченой свинине, поплелся на гауптвахту за сержантом, еле переставляя ноги и предчувствуя мордобой от караульных. – На сечку его на недельку, может и поумнеет.
Покинутые возлюбленные пригорюнились, и пошли на кухню, обсуждая план коварной мести Ульриху и сержанту. Месть - странное чувство, тоже объединяет…
При мысли о том, каким ужином наши поварихи будут кормить гарнизон, мне хотелось рассмеяться. Они были женщины с фантазией, а за Тощего Сэма мстили с особым удовольствием. В прошлый раз всему командному составу, уставшему до одури после похода, подали мясо под вишневой подливкой и курицу в меду. Таких далеких от духовного становления выражений нецензурного толка я не слышала, даже когда Соня, разбирая старинную ракетницу снесла взрывом дальнюю смотровую башню, хорошо еще никто не страдал. И сегодня наверняка что-нибудь наши красавицы приготовят особое, опять караульные с голоду картошку печь пойдут у центрального смотрового костра.
Но все эти воспоминания постепенно отходили на второй план. Чем дальше я отъезжала от крепостных укреплений, тем сильнее сосредоточивалась на окружающей местности.
Когда ты на объезде, тем более южной стороны, то все твои мысли и устремления поневоле сосредоточены на выживании. Мы с Илэн часто спорили о том, как лучше выходить на разведку: на лошади или пешим ходом. Она была сторонницей пеших маршей, я же предпочитала лошадей, а у Сони была бесшумная самоходка – это вообще что-то за гранью возможного. Я думаю, оттого обходы Илэн часто затягивались на несколько недель, а однажды её не было четыре месяца, и я уверена, что не о всех своих злоключениях она тогда доложила отцу-настоятелю и сестре Эвелин. Илэн, при всей своей дружелюбности, такая скрытная. Мне кажется, что каждый выезд она ищет что-нибудь особенно разрушительное, способное погубить большое количество жизней разом, ибо ненавидит она Армаду со страшной силой, и не способна осознать, что не вся наша жизнь должна быть подчинена ненависти. Святой Михаэль заповедовал нам – «Подставь плечо ближнему…»