— Хочешь сказать — Эштон не говорил мне, что этот мир есть иллюзия?
— А разве у тебя имеется хоть один свидетель, чтобы подтвердить, что он это говорил? — Коллингсворт сделал паузу. — Разве не странно, что общим знаменателем всех твоих происшествий является то, что ни одно из них нельзя ничем подтвердить?
Зачем он так стремится порушить всю структуру здравого смысла, которую я построил? Неужели он тоже получил доступ к «базовому открытию» Фуллера? И хочет увести меня в тихую гавань неведения?
Что более важно, если они оба — Коллингсворт и Джинкс — каким-то образом овладели опасным знанием, то почему ее разум очистили от этого знания, в то время как Эвери оставили неперепрограммированным?
Тут я увидел просвет в лесной чаще: Коллингсворт всего лишь осознал существование моих подозрений об истинной природе нашего мира. Сам же он в это не верит. В этом, по-видимому, и заключается причина того, что его никто не трогает.
Однако я ведь не отрицаю это чудовищное знание. И тем не менее я остаюсь целым и невредимым, непереориентированным и неперепрограммированиым. Почему?
Коллингсворт задумчиво накрыл одной ладонью другую.
— Твой процесс рационализации идет медленно, Дуг. Я даже намерен прямо сейчас добавить еще одну деталь к твоей структуре ложной паранойи.
Я поднял глаза:
— Что же?
— Ты кое-что просмотрел. Тебе следовало рационализировать твои затемнения сознания.
Я подумал о тех случаях, когда мне приходилось бороться с внезапными приступами, во время которых я почти падал в обморок.
— А что можно сказать о моих затемнениях?
Коллингсворт пожал плечами:
— Если бы мне захотелось развить твои фантазии, я бы сказал, что эти приступы — побочные эффекты процесса, когда в Верхнем Мире оператор симуляторного устройства устанавливает со мной сопереживательную связь. Якобы связь. Ты сам видел, как такое происходит в твоем симуляторе. Реактивная единица вдруг осознаёт, будто что-то происходит.
Я так и раскрыл рот.
— Точно, Эвери! Так оно и есть! Вот это и объясняет, почему меня до сих пор не убрали!
Коллингсворт ухмыльнулся с покровительственным видом, словно хотел сказать: «Ну вот, я же тебе говорил». Сохраняя терпение, он произнес:
— Да, Дуг? Продолжай.
— Все, оказывается, очень просто! Последний раз я начал терять сознание прошлым вечером. Ты знаешь, о чем я тогда думал? Я был полностью убежден, что все, со мной происходившее, — это галлюцинация, как ты и предположил!
Коллингсворт кивнул, но не без саркастического выражения:
— Большой Симулектронщик понял, что ему больше незачем волноваться по поводу твоего перепрограммирования?
— Именно так! Я сам перепрограммировал себя своим собственным скептицизмом.
— И каким же будет следующий разумный вывод в этой якобы логической цепочке, а, Дуг?
Я подумал секунду, после чего самым серьезным тоном ответил:
— Вот каким: со мной все будет в порядке до тех пор, пока Он решит провести новую выборочную проверку и посмотреть — не вернулся ли я к своим прежним убеждениям!
Эвери торжествующе хлопнул себя по бедру:
— Вот. И к этому моменту ты должен подозревать, что это говорит все еще рациональная часть Дугласа Холла, которая понимает, что ему лучше всего взять себя в руки прежде, чем все те одержимости станут неконтролируемыми.
— Я знаю, что я видел! — запротестовал я. — Я знаю, что я слышал!
Он посмотрел на меня с нескрываемой жалостью:
— Поступай как знаешь. Здесь я ничем тебе помочь не могу.
Я подошел к окну и вгляделся в вечернее небо, усеянное знакомыми звездами, выстроенными в созвездия в течение бесконечно долгого времени.
Даже сейчас я смотрел в космическую даль на сотни световых лет, на миллиарды и миллиарды миль. И все-таки, если предположить, будто я в состоянии измерить абсолютные размеры моей Вселенной в таком виде, в каком она на самом деле существует в рамках электронного аппарата, поддерживающего ее существование, то обнаружу ли я, что все мироздание сжато в пределах одного-единственного здания в Верхней Реальности, которое, скажем, двести футов в длину и сто футов в высоту, если мерить линейкой того, Верхнего Мира?
Вот Большая Медведица. Если бы я мог видеть сквозь иллюзорность, не оказалось бы, что я смотрю лишь на функциональный генератор? А это что вон там — Кассиопея? Или на самом деле громоздкий процессор сбора данных, стоящий рядом со своим распределителем, Андромедой?
Рука Коллингсворта мягко опустилась на мое плечо.