Потом он достал из кармана карты и спросил:
– Умеете?
– Нет, – ответил я за всех.
– Научить?
Мы переглянулись с ребятами и одобрительно кивнули.
– Ну тогда смотрите. Вот это масть с черным сердечком называется пики, красные сердечки – черви.
– Прям как земляные? – перебил я.
– Почти! – ответил он. – Вот эта крести. Видите, крестик? А вот эта бубны или буби – красный квадратик. Теперь игра, играем в чирка. Правила такие: пики бьются пиками, черви – червями, бубны – бубями, крести – крестями. Понятно?
– Ага!
– Так вот, играем по очкам. Шесть, семь, восемь девять – нули, десятка – десять очков, валет – два очка, дама – три очка, король – четыре, туз – одиннадцать. Понятно?
– Ага, – ответили мы завороженные.
– Ну раз понятно, попробуем?
Мы начали играть с таким азартом и усердием, с таким увлечением от того, что правила были поняты так быстро, будто мы и вовсе играли уже сто лет. Мы так заигрались, что не заметили, как на улице стемнело.
– Леха, нам уже пора.
– Как, уже?
– Ну да.
– Эх, весело с вами было. Ну делать нечего, давайте провожу вас.
Мы вышли из каморки вместе и стали спускаться по ступеням. Сначала мы проводили Танюху, а после стали спускаться дальше. Леха достал из кармана пачку сигарет и закурил, тем самым подогрел наш интерес.
– Лех, – спросил я, а что это такое?
– Сигареты.
– А зачем они?
– Как зачем? Курить...
– А дашь попробовать?
– Мал ты еще, иди давай вниз.
Мы спустились на первый этаж и попрощались с Игорем, условившись на том, что теперь часто будем приходить к Лехе в гости.
– Эх, а теперь и мне пора, – сказал я Лехе.
– Ну так пошли.
Мы поднялись на мой этаж, и я поблагодарил Леху за чай, конфеты и игру в карты, на что он сказал мне:
– Ой, да на здоровье, было бы за что благодарить.
– Лех, – не унимался я, – а можно попробовать покурить?
– Ой, да отстань ты уже…
– Ну, пожалуйста, – умолял я.
– Ладно, – выдохнул он и достал из пачки сигарет. Зажми в зубах и втягивай, когда я подожгу.
– Хорошо.
Меня разразил дикий кашель. Это было ужасно – поток горького дыма проник ко мне в легкие и заполнил все свободное пространство.
– Ну как, понравилось?
– Нет.
– То-то же. Ладно, вали домой, только особо не дыши, а то родители учуят и по жопе надают.
Мы попрощались, и он моментально испарился в воздухе.
Я зашел домой и сразу же получил скандал от бабушки.
– Где тебя, черт побери, носило? Мы тебя с балкона звали, глотку драли, ходили на улицу, в подъезде орали, как дураки. Где ты был?
– У Лехи в лифтерной сидел с ребятами.
– У какого Лехи?
– Ну там живет Леха под крышей, – сказал я и отхватил подзатыльник.
– Еще и врет, стоит и не краснеет. Подожди, чем это от тебя пахнет? Ну-ка дыхни.
– Ничем.
– Дыхни, я сказала!
Делать было нечего, пришлось дышать. Бабушка подняла еще больший скандал, учуяв запах сигарет. Я пытался всячески оправдаться, что просто попробовал, и мне не понравилось, но увы, меня уже не слышал никто. Помимо порки дедовским солдатским ремнем, меня посадили дома на две недели, лишив телевизора и игрушек, чтобы все свое свободное время, я посвящал чистописанию и фортепиано, что было куда ненавистней сигаретного дыма.
Бирюлевская месса
Бирюлевская месса
Предварительное Действо
«Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Бирюлево Товарная», – объявил прерывистый механический женский голос, доносящийся из хрипящего громкоговорителя. Фу-у-ух, еще совсем чуть-чуть, и я развалюсь на своем просторном остывшем шконаре, забывшись сном, чтобы завтра с полными силами и энергией снова рвануть точить клыки об зализанный донельзя гранитный истукан. Хотя кому я рассказываю? Утро начнется как обычно с «Блять, опять проспал». Одной рукой я буду натягивать свои портки, а другой закидывать пайку, проталкивая и размалывая ее пальцем, чтобы быстрее зашла внутрь. И в темпе козочки, мимо ворчуна-охранника (Где Пропуск, бля? – Посеял, Дядь Олеж. чес слово сделаю...) рвану на собаку*, а там до Павлика. А пока что я сижу в вечернем вагоне, где царившую тишину безжалостно кромсает своими тонкими бледными культями с ярко выраженными синими венами бабка, которая, рисуя в воздухе пентуху, издает заклинание сквозь Фермапийскую щербину. «От улы-ы-ыбки станет всем светле-е-ей...» – завывает она на весь вагон, взбираясь на высокие ноты, как старая кляча.
Вот черт, угораздило же. Где мы едем-то?! Я стал вглядываться в залитое чернилами окно, чтобы понять наше местоположение, но в окне, словно в насмешку надо мной, транслировалась картина вагона. Как там пел Нойз? «Если вселенная бесконечна действительно, значит, есть куча копий нашей планеты. Где-то сейчас происходит те же события…» Что если отражение – есть не что иное, как подтверждение этой сумасшедшей теории? Что если в этом окне транслируется картина той же самой электрички с такими же людьми, и возле окна сидит тот же самый чудаковатый рыжебородый очкарик, который фантазирует дабы скоротать время? А? Как вам такая теория? Шучу я, конечно же, а то подумаете, что я того-с, с ума сошел. Я могу наблюдать за любым человеком, и он абсолютно не заподозрит слежки. Вот мужчина сидит на соседнем сидении и держит в руке рокс, наполненный янтарной бормотухой, которую он смакует с заносчивым видом аристократа. Да-а-а, и не такое тут встретишь: и деда мороза прямо из театра на Таганке, и бас гитариста, который исполняет песни Летова, и бизнесмена с окраин столицы. Алло, мы ищем таланты! А напротив буржуя дремлет усталая бабуля с кучей пакетов, которая укрыла своим крылышком уснувшее дитя.