Трактирщик. Пятьдесят фунтов хочет?
Учитель…Я их добуду.
Трактирщик. А как?
Учитель. Как-нибудь. (Выпивает водку одним духом.) Продам землю.
Трактирщик подсаживается к Учителю.
Трактирщик. Много ли у тебя земли?
Учитель. А что?
Трактирщик. Я всегда готов купить землю. Если не слишком дорого! То есть если деньги нужны тебе позарез.
Шум в кабачке.
Сейчас приду! (Сжимает руку Учителя выше локтя.) Обдумай это спокойно, Кан, но больше пятидесяти фунтов дать не могу.
Трактирщик уходит.
Учитель. «Андоррцы — люди душевные, но когда дело касается денег, тогда они, как евреи».
Учитель еще раз опрокидывает пустую рюмку, к нему подходит Барблин, переодевшаяся для процессии.
Барблин. Отец?
Учитель. Почему ты не пошла с процессией?
Барблин. Отец, ты обещал не пить в день Святого Георгия…
Учитель кладет монету на стол.
Они пройдут здесь.
Учитель. Пятьдесят фунтов за обучение!
Теперь слышно громкое и звонкое пение, звонят колокола, в глубине сцены проходит процессия, Барблин преклоняет колени, Учитель продолжает сидеть. Люди вышли на площадь, они все преклоняют колени, за их головами видны флаги, мимо проносят изваяние Богородицы в сопровождении примкнутых штыков.
Все крестятся, Учитель поднимается и уходит в кабачок.
Процессия — медленная, длинная, красивая; звонкое пение теряется вдали, остается звон колоколов. Андри выходит из кабачка, когда люди присоединяются к процессии, и держится в стороне; он шепчет:
Андри. Барблин!
Барблин крестится.
Ты меня слышишь?
Барблин поднимается.
Барблин?!
Барблин. Что?
Андри…Я буду столяром!
Барблин последней идет за процессией. Андри один.
Солнце сегодня заливает деревья зеленым светом. Колокола звонят сегодня и для меня. (Снимает фартук.) Потом я всегда буду думать, что сегодня я громко кричал от радости. А я всего-навсего снимаю фартук и удивляюсь — как тихо. Хочется бросить в воздух свое имя, как шапку, а я только стою и свертываю фартук. Вот каково оно, счастье. Никогда не забуду, как я стоял здесь сегодня…
Скандал в кабачке.
Андри. Барблин, мы поженимся! (Уходит.)
Трактирщик. Вон! Когда налижется, всегда порет такое. Вон! — я сказал.
Спотыкаясь, выходит Солдат с барабаном.
Трактирщик. Ни капли больше не получишь.
Солдат…Я солдат.
Трактирщик. Это мы видим.
Солдат…Моя фамилия Пайдер.
Трактирщик. Это мы знаем.
Солдат. То-то.
Трактирщик. Перестань шуметь, парень!
Солдат. Где она?
Трактирщик. Это же бесполезно, Пайдер. Если девушка не хочет, значит, она не хочет. Убери свои палочки! Ты надрызгался. Подумай о достоинстве армии! (Уходит в кабачок.)
Солдат. Говнюки! Они не стоят того, чтобы я сражался за них. Но я буду сражаться. Это железно. До последнего бойца, это железно, лучше смерть, чем неволя, а потому я заявляю: я солдат, и я положил на нее глаз…
Выходит Андри, надевая пиджак.
Солдат. Где она?
Андри. Кто?
Солдат. Твоя сестра.
Андри. У меня нет сестры.
Солдат. Где Барблин?
Андри. А что?
Солдат. У меня увольнительная, и я положил на нее глаз…
Андри надел пиджак и хочет уйти, Солдат подставляет ему ножку, Андри падает. Солдат смеется.
Солдат — это не пугало для птиц. Понятно? Просто пройти мимо. Я солдат, это железно, а ты еврей.
Андри молча поднимается.
Или, может быть, ты не еврей?
Андри молчит.
Но тебе везет, тебе чертовски, можно сказать, везет, не каждому еврею так везет, как тебе: ты можешь подладиться.
Андри вытирает штаны.
Я сказал: подладиться!
Андри. К кому?
Солдат. К армии.
Андри. От тебя же несет сивухой.
Солдат. Что ты сказал?
Андри. Ничего.
Солдат. От меня несет?
Андри. На семь шагов и против ветра.
Солдат. Думай, что говоришь. (Пытается уловить запах собственного дыхания.) Ничего не слышу.
Андри смеется.
Тут не до смеха, если кто-то еврей, то тут не до смеха, еврей, понимаешь, должен подлаживаться.
Андри. Почему?
Солдат (горланит).
Когда ты каждой юбке рад,
Не церемонься, брат-солдат,
Управься по-солдатски:
Хоть день, хоть ночь,
А юбку прочь…
Не пяль глаза, словно барин какой-то!
Когда ты каждой юбке рад,
Не церемонься, брат-солдат…
Андри. Можно мне теперь уйти?
Солдат. Барин!
Андри. Я не барин.