Бидерман. Я сказал — не может быть и речи. (Встает от раздражения.) Господин Кнехтлинг! Господин Кнехтлинг! Пусть господин Кнехтлинг оставит меня в покое, черт побери, или наймет себе адвоката. Да-да! Мой рабочий день кончился! Господин Кнехтлинг! Подумаешь, важность — уволили! Смешно! В наше время страхование поставлено так, как никогда еще в истории человечества… Да! Пускай берет адвоката. Я тоже возьму. Доля в изобретении! Пускай откроет газ или возьмет адвоката — ради Бога! — если господин Кнехтлинг может себе позволить проиграть или выиграть судебный процесс. Пожалуйста! Ради Бога! (Взглянув на Шмица, берет себя в руки.) Скажите господину Кпехтлингу, что у меня гости.
Анна выходит.
Извините, пожалуйста!
Шмиц. Вы здесь дома, господин Бидерман.
Бидерман. Угощайтесь, угощайтесь. (Садится и смотрит, как гость угощается.)
Шмиц. Ну кто бы мог подумать! Да-да, кто бы мог подумать, что такое еще бывает в наше время.
Бидерман. Горчица?
Шмиц. Человечность. (Закрывает тюбик.) Что я хочу сказать: вот вы меня не хватаете просто за шиворот, господин Бидерман, и не выгоняете нашего брата на улицу — в дождь! — понимаете, господин Бидерман, это и есть то, что нам так необходимо — человечность. (Берет бутылку и подливает себе.) Господь вам воздаст. (Пьет с явным удовольствием.)
Бидерман. Вы не подумайте, господин Шмиц, что я какой-нибудь изверг…
Шмиц. Господин Бидерман!
Бидерман. А вот фрау Кнехтлинг утверждает, что да!
Шмиц. Будь вы извергом, господин Бидерман, вы бы меня сегодня не приютили. Это яснее ясного.
Бидерман. Вот видите!
Шмиц. Пусть даже и на простом чердаке. (Ставит свой стакан.) Вот сейчас температурка что надо.
Звонок в прихожей.
Полиция?
Бидерман. Нет-нет, жена…
Шмиц. Гм…
Опять звонок.
Бидерман. Идемте скорей!.. Только прошу вас, уважаемый, чтобы никакого шума! У жены больное сердце…
За дверью слышны женские голоса; Бидерман делает Шмицу знак поторопиться и помогает ему забрать поднос со стаканом и бутылкой. Оба уходят на цыпочках направо, но натыкаются на хор.
Прошу прощения! (Перешагивает через скамью.)
Шмиц. Прошу прощения! (Перешагивает через скамью.)
Оба исчезают. Слева в комнату входит фрау Бидерман в сопровождении Анны, помогающей ей раздеваться.
Бабетта. Где муж? Вы знаете, Анна, что мы не какие-нибудь ханжи: вы можете заводить себе кавалеров, но я не хочу, Анна, чтобы вы прятали их у нас в доме.
Анна. Но у меня нет кавалера, фрау Бидерман.
Бабетта. А чей это ржавый велосипед стоит внизу у нашего парадного? Я перепугалась до смерти…
Чердак.
Бидерман включает свет, и чердак освещается. Делает знак Шмицу, чтобы тот входил. Говорят только шепотом.
Бидерман. Вот здесь выключатель… Если замерзнете — где-то тут была, по-моему, старая овчинка… Да тише вы, черт побери! Снимите башмаки!
Шмиц ставит поднос и снимает один башмак.
Господин Шмиц!
Шмиц. Да, господин Бидерман?
Бидерман. Но вы мне обещаете, вы точно не поджигатель?
Шмиц прямо чуть не лопается от смеха.
Тссс!! (Кивает на прощание, выходит и прикрывает дверь.)
Шмиц снимает другой башмак.
Дом.
Бабетта, услышав шум, настораживается, в глазах ужас.
Бабетта (после паузы, с внезапным облегчением — зрителям). Готлиб — мой муж — обещал мне каждый вечер лично подниматься на чердак и лично проверять, нет ли там поджигателей. Я так ему за это признательна. Иначе бы я просто ночей не спала…
Чердак.
Шмиц подходит к выключателю — он уже в одних носках — и гасит свет.
Хор.
Житель города, зри
Бдящих невинности стражей,
Верно хранящих
Мирного города мирный покой —
Сидя,
Стоя.
Корифей.
Трубкой дымя время от времени.
Хор.
Бдящих,
Зрящих,
Чтоб из-под мирных крыш не вспыхнуло
Пламя зловещее
На беду городу мирному.
Часы на башне бьют три.
Корифей.
Всякий знай, что не спим мы, знай:
Зова достаточно.
(Набивает трубку.)
Хор.
Кто это свет зажигает в доме
В час поздний?
Горе мне, горе — злою бессонницей
Возбужденную, взвинченную
Зрю я супругу.
Появляется Бабетта в халате.
Бабетта. Ну, конечно, кашляли!
Слышен храп.
Готлиб! Ты что, не слышишь?
Слышен кашель.
Там кто-то есть!
Слышен храп.
Им-то что, мужчинам! Проглотят порошок и спят себе. Часы на башне бьют четыре.
Корифей.