Дела у Хинчо шли не ахти. Поток караванов в Эфим уменьшился, гостиница стояла почти пустой, и лишь трактир позволял худо-бедно сводить концы с концами. Поэтому из прислуги здесь остались лишь старенькая кухарка да конюх. За трактирной стойкой хозяин стоял сам, а днем кроме того занимался уборкой и мелким ремонтом. Вот и сейчас все скамьи и табуреты были поставлены на столы, а Хинчо, помахивая метлой, готовился ко встрече вечерних посетителей.
– К-кригариец! Р-рад снова т-тебя видеть! – Сбивчивое приветствие хозяина больше смахивало на извинение. Похоже, жирный кот чуял, чью сметану съел, и теперь боялся, как бы ее капли не обнаружились у него на морде.
– Жаль, не могу сказать того же, Хинчо, – покачал головой ван Бьер. – Прикрой-ка ненадолго заведение, будь добр. Есть к тебе важный разговор, не хочу, чтобы нам мешали.
Монах посмотрел на меня, а затем указал глазами на выход. Я смекнул, что нужно, и сбегав до двери, запер ее на засов.
– Что такое?! Ты… Ты пришел за своими вещами? Так ведь забрали их утром… Или зачем ты здесь? Боюсь, я не понимаю! – нарочито громким голосом спросил хозяин. И покосился на дверь кухни, откуда слышалось бренчание посуды.
– Хинчо, Хинчо, Хинчо… – Баррелий сокрушенно вздохнул и подступил к толстяку вплотную. Тот продолжал испуганно хлопать глазами, но, надо отдать ему должное, поборол испуг и не попятился. – Напомни мне, как по эфимским законам наказывают хозяев гостиниц, если они не вызывают стражу, когда на их постояльцев нападают прямо в номере?
– Это… зависит от решения судьи, – пролепетал толстяк. – Только от него! И знай: кулаками ты ничего от меня не добьешься. Наоборот, сделаешь себе еще хуже! – И обернувшись, крикнул: – Эй, Михо! Михо! Подойди-ка сюда! Тут с нами хотят серьезно потолковать!
Из кухни вышел, отирая губы рукавом, громадный увалень. В его окладистой бороде застряли кусочки квашеной капусты и хлебные крошки. Это и был местный конюх, которого мы, похоже, отвлекли от обеда.
– Чевой-то тута делатцо, ась? – поинтересовался детина, сытно рыгнув и поглядев на нас из-под насупленных бровей. Говор у него был своеобразный – мне еще не доводилось слышать подобную речь. – Шкандал, што ль, какой намечаетцо? А ну-кась, ну-кась, покажися, хтой-то там такой сурьезный к нам притопал? Давнонько я таких сурьезных тута не видывал.
– Привет, громила! – Баррелий помахал ему рукой. – Это я! Не забыл меня еще? Твой хозяин прав. У нас тут в самом деле непростой разговор. Насчет того, что случилось минувшим вечером. Кстати, ты тоже должен был слышать шум. Не мог не слышать. И если есть, что рассказать, говори – я с радостью тебя выслушаю. Иди сюда, потолкуем.
– Гык! Гык! – Конюх издал странные звуки – не то поперхнулся, не то икнул. – Крыгаривец? Ты это што ль, мил-человек?
– Я, Михо, – повторил монах. – Удивлен?
– Да есть чутка, – признался увалень. – Токмо звиняй – неча мне тебе сказать. Я ж вчерась так нажрамшись, что нонича тока вот шары продрал.
– Вот досада так досада. Очень жаль.
– Ну дык хто ж знал бы, агась… Не, крыгаривец, тут я тебе не подсказчик, калякайте без меня. Не буду вам мешать, пойду-кась лучше още похлебки отведаю. Тока ты это… Хинчу шибко не мутузь, лады? Пущай он говнистый мужик, а все ж таки свояк.
– Договорились, Михо, – заверил его ван Бьер. – Да я и не собирался его трогать. Надеялся, он сам выложит мне все как на духу. Так и будет, да, Хинчо?
– Ну приятного тебе аппетита, болван стоеросовый! – выругался хозяин вслед ушедшему обратно на кухню свояку. После чего снял со стола табурет и уселся на него, понурив голову и плечи. – Ладно, слушай меня, кригариец. К тому, что было вчера, я отношения не имею. И ни на кого из вас донос не писал. Да и зачем бы оно мне, сам посуди? Мы разве враги?
– В этом можешь не оправдываться. Верю, что так все и было, – ответил Баррелий. – Также верю, что тебя запугали, прежде чем ты отдал запасной ключ от нашей комнаты и пообещал не бить тревогу. За это я на тебя обиды не держу. Но если хочешь распрощаться со мной по-доброму, расскажи о тех выродках все, что тебе известно. Только учти, что вранье я учую моментально. И очень расстроюсь. Очень!
– А где гарантия, что ты не выдашь меня, если тебя схватят и начнут пытать? – осведомился Хинчо.
– Могу дать гарантию, что живьем я им не сдамся, – пообещал монах. – Такая подойдет?
– Ха! – Толстяк хлопнул себя по ляжкам. – Ты не сдашься, даже если сами храмовники прикажут тебе сложить оружие?
– Те, кто напали на меня вчера, не были храмовниками. – Баррелий не стал признаваться, что знает о причастности к этой истории рыцарей церковного ордена. – Они походили на канафирских гарибов, но ими тоже не были. Я могу отличить гариба от обычного человека с вырванным языком.