Чуть дальше за рынком на набережной была площадь, куда сходились сразу четыре улицы. Я уже там бывал, но сегодня это место изменилось. Прямо в центре площади торчал высокий кол, на который было насажено голое и обезглавленное тело. Голова находилась тут же – висела у мертвеца между ног на крюке, который ему воткнули в низ живота.
Картина была вдвойне отвратительной из-за того, что труп начал разлагаться. Вдобавок он не просто висел, а служил мишенью для проходящих мимо горожан. В него швыряли чем попало: грязью, камнями, объедками, конским дерьмом, или же плевали. И лишь прибитая к колу табличка давала понять, кто этот человек и за что он пострадал:
«Смерть и вечный позор мерзкому кригарийцу Торну Цейтвану, поднявшему руку на нашего светлейшего тетрарха Вальтара Третьего!»
Я невольно представил на месте Торна Баррелия и меня всего передернуло. К горлу подкатила тошнота и руки тоже зачесались схватить камень. Только швырнул бы я его, само собой, не в мертвого Цейтвана, а в тех, кто топтался возле кола и глумился над покойником.
– Не вздумай рассказывать об этом ван Бьеру, – вполголоса наказала Псина, наклонившись к моему уху. – Так-то он человек сдержанный, но пока его голова не заживет и рассудок не прояснится, лучше оберегать его от таких известий. Ты меня понял?
– Да, – кивнул я. Совет действительно был полезный. Без него я и впрямь разболтал бы сгоряча Баррелию о том, что здесь видел, не подумав, как он может на это отреагировать.
Миновав площадь, мы отправились дальше. И вскоре шпионка привела меня к причалу, где нас дожидалась лодка с гребцом. Последний, судя по валяющимся в лодке удилищам и вершам, был обычным рыбаком, нанявшимся подзаработать извозом. Меня немного удивил путь, которым Вездесущая решила добраться до места встречи с Таврием, но я не стал задавать вопросы. И дураку было ясно, что она соблюдает осторожность и заметает следы.
– На пляж Сетей, Нестор, – велела Псина лодочнику, сунув ему в ладонь кифер. Благодарно кивнув, гребец усадил нас на скамью, отвязал лодку от причала и, навалившись на весла, погнал ее против течения.
Пляж Сетей являл собой песчаную косу близ того места, где Зирт протекал сквозь гигантскую арку в восточной крепостной стене. На той косе, облюбованной городскими рыболовами, они развешивали для просушки свои неводы. Вот только закрытые в преддверии осады речные ворота оставили рыбаков без заработка. А поскольку ловить рыбу сетью в черте города запрещалось, они переключились на мелкие орудия лова. Которыми едва могли прокормить свои семьи, забыв о всякой торговле.
По этой причине и опустела коса, куда мы плыли. Рыбаки забрали с нее даже стойки для сетей, так как их разворовали бы на дрова ютящиеся повсюду беженцы. Однако само это место беженцев не привлекало. Жить у реки в весеннюю пору, когда пляжный песок не высыхал, было слишком холодно и сыро.
Зато я понял, почему Вездесущая пригласила Таврия именно сюда. Замысли он недоброе, ему было бы трудно устроить засаду на открытом пространстве. А если в рыбацких лачугах, что лепились друг к другу за косой, и засели храмовники, пока они добегут до воды по щиколотку в грязи и песке, мы переплывем на другой берег и скроемся в тамошних трущобах.
Таврия мы заметили еще издали – он прогуливался по косе в гордом одиночестве. Но Вездесущая, укрыв меня и себя дерюгой, велела Нестору принять к противоположному берегу и проплыть мимо. А пока гребец работал веслами, Псина внимательно осмотрела лачуги, где могли скрываться враги, но не обнаружила признаков угрозы. И лишь после этого приказала Нестору переплыть реку и пристать к косе неподалеку от бредущего по ней курсора.
Глава 18
Таврий с опаской присматривался к нам, пока мы высаживались из лодки. И отважился подойти лишь когда мы ступили на песок и сами направились к нему.
– Твоя записка, которую мне подсунули в руку, когда я вздремнул над книгами – это сделал твой шпион или наш предатель? – перво-наперво осведомился курсор у Псины вместо приветствия.
– Понятия не имею, о чем вы говорите, – состроила она невинное лицо. – Какая еще записка? Ничего такого я вам не посылала.
– Ты смеешь лгать священнику прямо в глаза? – Похоже, Таврий запамятовал, с кем имеет дело.
– Я вам не лгу, а говорю чистейшую правду. – Псина и бровью не повела. – На той записке-расписке, или что там вам сунули в руку, было написано мое имя?
– Нет, но…
– Ну вот, видите! А может, пока вы спали, на вас снизошло озарение? И ваша рука сама написала послание, чтобы вы не забыли о вещем сне, когда проснетесь?