– Ты в порядке? – осведомился я.
– Закопай тебя Гном, парень! – прорычал Пивной Бочонок. – Нет, я не в порядке. Совсем не в порядке. И еще долго буду не в порядке, поэтому хватит задавать мне дурацкие вопросы. Пора бы тебе сообразить, что…
Он наговорил бы мне еще грубостей, но его перебила орущая толпа, что пробежала мимо нас с баграми и ведрами. А когда на улице вновь стало малолюдно, у Баррелия пропало желание меня ругать.
– Извини, – попросил я. – Я просто хотел…
– Нет, это ты меня извини, – неожиданно покаялся он, что было на него совсем не похоже. – Я раскис и вышел из себя, хотя не должен был. Не ты виноват в моих бедах. А я, будто конченый пропойца, срываю злобу на том, кто слабее меня.
– После того, что ты пережил, тебя можно понять, – попытался я найти ему оправдание. Сам не знаю зачем, поскольку я все равно на него не обиделся.
– Вряд ли ты меня понимаешь, – мотнул головой ван Бьер. – Не потому что ты глуп, ведь ты не глуп, а потому что еще слишком молод.
Я лишь пожал плечами: дескать, как скажешь, не буду спорить.
– Никогда тебе такого не говорил, но… – продолжил он, немного помолчав. – Не знаю, почему, но мне всегда казалось, что последним из нас, кригарийцев, умру точно не я. Каждый из моих братьев был умнее и благоразумнее меня. Я же постоянно бросался в заварухи, куда братья никогда бы не сунулись, трижды не подумав. И вот чем обернулось мое безрассудство. Их отравили и обезглавили, а я остался последним кригарийцем на белом свете. Самым недостойным монахом из всех, у кого было право оказаться на моем месте.
Он примолк, потому что мимо нас снова забегали люди. Одни из них несли на носилках раненых – видимо, тех, кого придавило обломками кровли, пробитой снарядом южан. Другие – те, кто бежал им навстречу, – гнали лошадь, тянущую большую бочку на колесах. Это были пожарные водовозы – одна из команд, что сновали по улицам круглые сутки, и все равно, бывало, не справлялись со своими обязанностями.
– Но ведь вы могли погибнуть и все до единого, – сказал я, когда нам снова перестали мешать. – И никто бы не отомстил тогда за вашу смерть. Однако ты выжил и продолжил борьбу. А значит история кригарийцев все еще продолжается. И возможно, даже к лучшему, что выжил именно ты, а не кто-то другой. Кому еще, как не самому безрассудному кригарийцу, бросать вызов главному знаменосцу тетрарха?
Баррелий ответил не сразу. Поначалу он стоял, все также опершись на стену, и смотрел на меня испытующим взором. Так, словно пытался вникнуть в смысл моих слов. Хотя во что там было вникать – я же не сказал ничего заумного.
– Иногда, парень, ты несешь такую чепуху, что мне удивительно, как у тебя язык не отсыхает, – заговорил он наконец, расправив плечи и отойдя от стены. – Но иногда я гляжу на тебя и думаю, а не соврал ли ты, что тебе и вправду тринадцать лет. То, что ты сейчас сказал, стоит дороже всего того, о чем я размышлял в последние дни. И я это запомню. Потому что мне пригодятся твои слова, когда я опять усомнюсь, а есть ли у меня хоть малейший шанс сойтись в бою с Гийомом Кессарским.
– Да ладно, чего уж там. Мне ведь эта мысль не сейчас в голову пришла, – смутился я. – Пока ты болел, я работал в лавке, и у меня башка распухла от раздумий. Чего только в нее не лезло днями напролет. Все боялся, что ты не выкарабкаешься или рассудком повредишься.
– А кто сказал, что я не повредился? – подмигнул мне кригариец.
Я облегченно вздохнул, узнав в этой ухмылке прежнего ван Бьера. Ну или почти прежнего – что-то в нем и вправду изменилось. Я пока не мог сказать, что именно, но мне это не нравилось. Прежний Баррелий – развратник и пьяница, – был мне понятен и привычен. От нового же – трезвенника и преступника, – можно было ожидать чего угодно.
В небе над нами плыл огненный призрак. Так мне показалось, едва я его увидел. Это были огромная пылающая голова и несущие ее к центру города крылья – почему-то неподвижные. Вне всяких сомнений, тварь высматривала на земле добычу. И мне отчаянно захотелось куда-нибудь спрятаться, чтобы призрак меня не заметил.
Прежде я видел летучие огненные бомбы только ночью, но при свете дня они тоже выглядели жутко. Хотя когда я впервые увидел их в темноте, то чуть и вовсе не стал заикой. Это случилось при первой воздушной атаке на Тандерстад, когда Солнечный запустил больше двух десятков снарядов одновременно. Ветер нес их на фоне черного неба, и казалось, что к столице подлетает целая стая демонов. Кабы не Псина, которая в тот момент стояла рядом со мной и которая объяснила, что это за дрянь, я бы точно запаниковал.
Правда, вскоре я и так изрядно струхнул, когда бомбы упали на город и ночь озарилась множеством пожаров.