Этот «дневной призрак» тоже должен был вот-вот обрушиться на землю. Причем где-то рядом, если даже не прямо на нас.
– А ну-ка прибавим ходу, парень, – сказал Баррелий при виде летучей бомбы. – Это солнышко нас с тобой точно не согреет. Вернее, согреет аккурат до угольков, потому что выпало оно из самой Большой Небесной Задницы.
И мы торопливо зашагали по улице, по которой уже бежали кричащие пожарники, а за ними громыхала по мостовой телега водовозов.
«Солнышко» упало в соседнем квартале. И, кажется, удачно – на мостовую. Потому что раздался лишь глухой удар, без треска стропил и грохота разбитой черепицы, и пламя не взметнулось над крышами. Было слышно, как оно что-то с шумом пожирает – возможно, чье-то крыльцо или торговый прилавок, – но звон пожарных гонгов дал понять, что огнеборцы уже спешат туда изо всех сил.
– Мы что, идем к Гердину Маклагеру? – спросил я, заметив, что ван Бьер ведет меня в направлении «Сабельного звона» – мастерской старого друга кригарийцев. – Разве это не опасно?
– Не более опасно, чем разгуливать под обстрелом. Хотя я сомневаюсь, что спустя две недели кто-то еще следит за «Сабельным звоном», – ответил Пивной Бочонок, не забывая поглядывать на небо. – Есть у меня несколько вопросов, которые хотелось бы задать старине Маклагеру. Например, откуда Гийом Кессарский вообще узнал, что мы с братьями живем в «Конце всех дорог». В столице тьма-тьмущая постоялых дворов и еще больше гостиниц, но Кессарский отыскал нас в тот же день, как мы обосновались у Хинчо. Быстро – не то слово. Это было просто стремительно, мать их гномья потаскуха!
– Вас мог выдать паладину сам Хинчо, – предположил я. Маклагер не был моим другом, и я встречался с ним лишь пару раз. Но он показался мне хорошим человеком, не способным предать старых друзей. Само собой, я мог ошибаться, но и ван Бьер вряд ли хотел думать о Гердине плохо.
– Нет, это точно был не толстяк Хинчо, – не согласился со мной монах. – Когда нашу комнату штурмовали культисты, Гийом не наблюдал за их успехами со двора. В это время храмовники сидели в трактире и следили, чтобы хозяин не выкинул какую-нибудь глупость. Например, не позвал стражу. Как считаешь, зачем паладину устрашать человека, который сам же пригласил его поохотиться за нами?
– Незачем.
– То-то и оно, парень. Теперь смекаешь, что к чему?.. О, нет! Не может быть! Похоже, у Маклагера крупные неприятности. И это еще мягко сказано.
Кригариец бывал здесь чаще меня и еще издали заметил, что с «Сабельным звоном» что-то неладно. На первый взгляд казалось, будто Маклагер повесил над входом новые светильники. Вот только они были чересчур большими и набитыми непонятно чем.
Чем именно – я разглядел, когда мы подошли ближе.
Никакие это были не светильники. К стене рядом с вывеской были приколочены два подвеса из деревянных балок. И на каждом из них болтался «даурский садок» – тесная клетка, в которой человек мог поместиться лишь согнувшись в три погибели. Само собой, никто бы в нее добровольно не полез – «садок» был распространенным в Эфиме орудием казни. Долгой и мучительной, поскольку заключенному в него человеку не давали ни воды, ни пищи. И морили до смерти в скрюченной позе, в которой он не мог пошевелиться, а лишь едва дышал.
Судя по тому, что тела казненных начали разлагаться, они умерли несколько дней назад. Но их еще можно было опознать, пусть даже воронье выклевало им глаза и растерзало лица. Это были сам Маклагер и его подмастерье Эйк – мой ровесник, которого он частенько отправлял к ван Бьеру с поручениями и новостями. И который в конце концов разделил участь своего наставника – явно незаслуженно, в чем бы Гердин ни провинился перед законом.
– Вот и поговорили. Э-хе-хе… – пробормотал кригариец, взирая на облепленные воронами «даурские садки». Ему хотелось прогнать мерзких птиц, но он не мог этого сделать. Возле мастерской, которую разграбили настолько, что унесли даже двери, околачивались люди. Которые обратили бы внимание на человека, сочувствующего казненным. И любой из горожан мог потом донести на монаха страже или храмовникам.
– Что там написано, можешь прочесть? – Пивной Бочонок указал мне на подвешенные к клеткам таблички.
– «Пособники кригарийцев», – ответил я, с трудом разобрав загаженные птицами надписи. И, понизив голос до полушепота, спросил: – Это ведь означает, что они вас не предавали, да?
– Как знать, парень. Как знать… – Баррелий еще больше помрачнел. – Хотелось бы верить, что да. Но их могли умертвить и после того, как Гердин выдал нас храмовникам. Затем чтобы подчистить следы. Дело-то темное, и лишние свидетели Кессарскому не нужны.