Опасения подтвердились. Оглянувшись, кригариец не обнаружил ни намека на лестницу, хотя должен был стоять в шаге от нее. И стоять на дощатом полу, а не на сухой траве, как сейчас. Но делать было нечего, и раз уж ему отрезали путь к отступлению, он, держа меч наготове, зашагал в туман.
– Эй, хальради! Ибн Анталь! – окликнул Пивной Бочонок хозяина, не сомневаясь, что тот его слышит. – Не прячься, глупец! Брось свои шуточки! Все равно я до тебя доберусь.
– Тот, кто стоит за мертвецами! Выйди и защити меня, о великая сила мертвого мира! – прогремел в тумане призыв, в котором едва угадывался голос Захрида. Тот, кто обращался к неведомой ван Бьеру силе, мог бы и сам выйти на битву с ним. Потому что, судя по мощи голоса, это был исполин, который перешагнул бы самую высокую гору в мире. Для него кригариец был вошью, и тем не менее он нуждался в защите от простого человека?
Эта мысль позабавила монаха. Несмотря на страх перед сокрытой во мгле угрозой, он не удержался и рассмеялся в голос.
– Да-да! – поддакнул он исполину. – Давай, великая сила чего-то там, выходи! Я такую, как ты, каждый день на завтрак ем!
И, как говорится, сам напросился!
Вырвавшееся из тумана, похожее на длинного удава щупальце схватило ван Бьера за лодыжку и куда-то поволокло. Все случилось так быстро, что он проехал спиной по сухой траве десяток шагов, прежде чем сообразил: финал этого пути окажется в чьей-то пасти. Очень большой и зубастой.
Хорошо, что падая, кригариец не выронил меч. Которым дотянулся до щупальца и с третьего удара перерубил его. После чего вскочил на ноги и приготовился к новой атаке неведомых тварей.
То, что она грядет, он не сомневался. В тумане вокруг Баррелия двигались зловещие тени. Он попробовал отпугнуть их собственным грозным рыком и выпадами с мечом. Несколько раз новые щупальца тянулись к нему, но были отдернуты за миг до того, как их отсек бы «эфимец». Но твари не уходили. И продолжали шипеть, когда монах, решив, что негоже стоять на месте, двинул вперед… Или, правильнее сказать, неизвестно куда, ведь он понятия не имел, в какую сторону надо идти.
Да если бы и знал, никто не выпустил бы его так легко из колдовской ловушки.
Он держал ухо востро, но какая-то тварь все-таки изловчилась и, стеганув ему щупальцем по спине, сбила с ног. Это послужило сигналом к атаке для остальных. И началось такое, во что кригариец еще ни разу в жизни не влипал.
Больше всего он опасался, как бы щупальца не опутали ему руки и ноги. И вскочив с земли, замахал окрест себя мечом с такой быстротой, что продирайся он сейчас через кустарник, за ним тянулась бы широкая просека. Вот только, в отличие от скошенных зарослей, на место одной порубленной твари вмиг подскакивала новая. А много ли их было всего, поди угадай, но меньше их не становилось. Скорее, наоборот.
Вскоре безостановочная рубка дала о себе знать. Заляпанный мерзкой слизью ван Бьер почувствовал, что опять выдыхается. И что его контратаки становятся медленнее и слабее. Зато не слабели противники. Их щупальца все чаще доставали его, хватая за лодыжки и плечи и нанося удары по спине.
Твари подбирались ближе, и теперь кригариец мог разглядеть в тумане их мерзкие рожи. Вернее, разглядывать их было некогда – просто рожи окружали его в таком множестве, что взор постоянно на них натыкался. Еще немного, и монах утонет в этих склизких дебрях, которые опутают его с ног до головы и разорвут на куски.
Атака монстров прекратилась столь же резко, как началась. Кто-то огромный – но явно не тот исполин, что недавно подавал голос, – издал низкий трубный звук такой силы, что под ногами у ван Бьера задрожала земля, а в голове загудело. Услыхав этот протяжный стон, твари сразу оставили монаха в покое. И, раздосадовано шипя, скрылись в тумане. А он стоял на мокрой от слизи траве, среди разбросанных повсюду обрубков щупалец, и пытался отдышаться.
Но поможет ли ему передышка? Тот, кто вспугнул тварей, двигался прямо на кригарийца. И топот его шагов был тяжелее ударов огромного тарана, вышибающего крепостные ворота.
И без того бледный свет еще больше померк, когда сокрытый в тумане исполин подступил достаточно близко. Баррелий слышал его дыхание, похожее на завывание ветра в горном каньоне. А также другие издаваемые им шумы. Они походили то на бурчание голодного желудка величиной с церковный собор, то на удары сердца таких же размеров, то на скрежет зубов, способных перекусить тот собор пополам.