— Конечно не прогадал, — хмыкнул появившейся в дверном проёме Буткевич.
— Полковник... — пролепетал Ян и все в комнате стали по струнке смирно.
— Лейтенант Алексей, зайди ко мне, — сказал он и пошёл дальше.
— Какого чёрта он так тихо ходит? — последнее, что услышал от Яна Лёша, прежде чем уйти.
Буткевич сидел за столом в свете единственной лампы и с минуту молча смотрел на Алексея. Затем начал:
— Всё, что я тебе скажу, должно остаться в этой комнате.
Лёша молча кивнул.
— У твоей подруги хватило ума нелегально пробраться на самолёт и прилететь сюда. Всё едва не вылилось в международный скандал. Шпионаж, диверсия, саботаж — выбирай что больше нравится. К счастью, нашему главе Дипломатического корпуса удалось замять конфликт, так что всё в порядке.
— Где она сейчас? — с нескрываемым беспокойством спросил Алексей.
— В столичной тюрьме. Я даю тебе три дня отпуска, чтобы ты её забрал. За это время я слажу документы и её назначат тебе вторым номером.
— А по другому никак? — скептически задал он вопрос.
— По другому наши бюрократы умудрятся пришить ей дезертирство. А это сломает ей жизнь.
— Понял, Буткевич, — поник Алексей. — Уже собираюсь.
***
Через единственное окно почти не проникал свет. В сыром помещение было тесно и тоскливо. Правда Саманта понимала, что ей повезло. Любого другого бы пристрелили на месте.
Большая стальная дверь начала с грохотом открываться. В комнату ворвалось слишком много света, из-за чего Саманта невольно зажмурилась. В дверной проём вошёл человек. Взглянув на его её глаза округлились, а сердце на секунду замерло. Она не верила. Не могла поверить. Будто он был посланником небес, призванный забрать её отсюда.
Война оставила на нём неизгладимый след. Как внешний так и внутренний. Солдат, не достигший тридцатилетия, чувствовавший себя как прожжённый жизнью старик. Всё, что он мог — грустно смотреть на неё единственным зрачком.
Саманта вскочила и поцеловала его. Целовала так, будто это её последний жизненный порыв. Целовала, не в силах поверить, что могла это сделать.
Алексей нежно отпрянул, продолжая глядеть на неё горящим изумрудом.
— Твой глаз, — она слегка провела по повязке.
— У меня остался ещё второй, поэтому я счастлив, что могу видеть тебя. А где твоя брошка?
— Я её... потеряла.
— Ерунда. Я достану тебе ещё лучше.
Не в силах сдерживаться они крепко обнялись. И Алексей почувствовал как вновь зажжённая внутри энергия идущая от Саманты начинала потихоньку очищать его порядком истлевшую душу.
Сделка с совестью
С переходом инициативы на сторону Конфедерации, хартийское наступление окончательно застопорилось. С первыми ноябрьскими холодами линия фронта стала неподвижной. У Хартии начинались проблемы. В первую очередь в армии. Многие части понесли тяжёлые потери и были выведены на переукомплектованние. Особенно острые потери были на Краковском выступе, достигавшие до семидесяти процентов. На фронт отправлялись тыловые части, до этого поддерживающие порядок в Хартии. Партизанская и преступная активность возгорались с новой силой. Всё чаще подразделения пополнялись мобилизованными двенадцати-тринадцати летними детьми. Глядя на детские лица, опытные солдаты любили повторять: «Чем дольше длится война, тем моложе её бойцы».
Консул Гвин питал надежды на новое весенние наступление, не подозревая, что вместо него заканчивали подготавливать генералы и министры. Экономика Хартии в полной изоляции начинала стагнировать. Некогда процветающий Фудурдин урезал производство товаров первой необходимости в два-три раза, а в критической ситуации предприятия полностью переходили на военный сектор. В условиях дефицита продуктов в оборот пустили продуктовые карточки. Даже в столице, не говоря уже о окраинах, подданные Хартии ощутили на себе войну. И начали задавать вопросы. Между собой и шёпотом, но посмели усомниться в целесообразности похода их славного консула.
Ставка Конфедерации начала готовить операцию с целью полного освобождения своих территорий. Началось формирование ударных корпусов, накапливание резервов, боеприпасов и горючего, подготовка диверсантов, перевод проявивших себя командиров на более высокие должности. Осенние месяцы приготовлений стали началом конца триумфа Хартии.
Первый полк специального назначения. В сформированный первый полк вошли лучшие солдаты Конфедерации со всех всевозможных фронтов и родов войск. Стрелки, сапёры, радисты, снайперы, командиры, морские пехотинцы. Поляки, немцы, французы, добровольцы с Балкан и Африки, алжирцы, тунисцы, датчане, норвежцы, шведы, фины. Первый полк стал первым в новом мире формированием, сбрасываемым с воздуха. И без того опытных солдат нещадно гоняли на полигонах, сбрасывали с десантных вышек, учили выживать в глубоком тылу. Они должны были стать теми, кто сделает возможным будущее наступление.
В ночь на шестое ноября три десантных самолёта с десантом на борту пересекли линию фронта. Это была первая волна. Всего же в тылу Хартии высадится сорок групп. В каких-то насчитывалось три человека. Некоторые достигали до сорока. Каждой группе ставилась определённая задача. Пятнадцатой группе, летящей в первой волне, одной из основных задач предписывалось парализовать связь и коммуникации первой бригады. Группа насчитывала тридцать человек. Выбрасывались двумя волнами.
Красная лампочка придавала разукрашенным в камуфляж лицам жуткий вид. Диверсанты, сидя напротив друг друга, молча уткнулись в пол. Тишину нарушал лишь ревущий мотор самолёта.
Саманта вспоминала последние моменты приготовлений. Перед посадкой их хорошо покормили, отвели в тихие комнаты, зашторили все окна и приказали лечь спать. Сон всё не шёл. Даже на мягкой перине девушку не могло отпустить сосущие внутри волнение от предстоящей операции. Саманта не помнила как заснула. Но разбудили её не как обычных солдат, голосом орущего офицера, а тихим шёпотом и постукиванием по плечу.
— Просыпаетесь, мастер сержант.
— Пора, господин лейтенант.
— Время, господин подполковник.
После последнего взвешивания, им выдали снаряжение. Помимо прочего оборудования, Саманта обнаружила тёмную таблетку. Цианистый калий. Его предписывалось принять при угрозе попадания в плен. Это Саманта помнила, ещё когда подписывала согласие на вступление в первый полк. После, уже возле самолёта, прямо на полосе, под холодным ветром, в последний раз каждый укладывал свой парашют. Саманта уже не помнила сколько раз это делала, но её руки очень хорошо запомнили палку подполковника. Офицер бил ей каждого, кто оставлял на ткани хоть малейшую выпуклость, складку или изъян, а затем заставлял всё делать заново. Даже спустя столько лет, любой парашют мог не раскрыться из-за малейшей мелочи. Но на войне у любой мелочи одна цена — жизнь.
Закончив укладку парашюта, Саманта достала маркер и чёрными буквами написала: «Мастер сержант Саманта Смит. Этот парашют укладывала я».
Десантирование происходит от самого тяжёлого солдата к самому лёгкому. Это делается из-за того, чтобы при прыжке никто не врезался в купол парашюта летящего перед ним. Самой лёгкой в группе оказалась Саманта и поэтому сидела прямо возле люка, напротив остальных. Задача у самого лёгкого одна из самых трудных: необходимо проследить правильно ли происходит выгрузка, если нет — прервать. Затем за пару секунд успеть прыгнуть за остальными, иначе выбросит в нескольких километрах от остальных.
Саманта ненавидела своё место. Она была у всех на виду, и каждый видел её страх. А она видела их страх. Он будто стал шестнадцатым пассажиром этого борта. Последний раз Саманта видела такой страх в глазах людей только когда человечество столкнулось с неизвестным. После «Момента Х». А теперь диверсантам предстояло прыгать в неизвестность, навстречу смерти, не зная, доживут ли они до конца операции или нет.