Крюгер ничего не ответил. Только сломала Эрвину несколько рёбер, от чего маршал с трудом начал дышать.
— Раз в неделю я нахожу в своём почтовом ящике письмо, — продолжал Эрвин. — Мне его пишут матери, сёстры, жёны. Смелые девушки. Все письма сводятся к одному вопросу: «Почему умер мой брат, муж, сын?» Я несколько раз пытался ответить. Но так и не смог. Потому что ответить нечего.
— Бабе неположенно задавать вопросы. Её обязанности не выходят дальше кухонной плиты. Если бы наша ненаглядная первая леди это уяснила, не случилось бы сегодняшнего инцидента.
— Я знал, Крюгер, что у тебя проблемы с женщинами. Но чтобы настолько, — маршал засмеялся ещё громче.
Отто вскипел и принялся лупить Эрвина безостановочно. Звуки ломающихся костей смешались с рычанием Крюгера и стонами Кнута. Несколько раз маршала рвало прямо на себя. Так продолжалось до тех пор, пока бита не сломалась по полам.
— Последний вопрос, — часто дыша, сказал Отто. — На кой ляк ты выпустил Варшавских призраков?
— Ох… — Эрвин едва держался в сознании. Из носа ручьём текла кровь. Левую кисть размозжило и она отвалилась. Из голеностопа торчала кость. — Они же сами… убежали…
— Не неси чепухи. Нахрена ты их к себе привёл?
— Сюрприз, — с трудом оскалился Эрвин. Во рту между зубов зияло несколько дырок. — Скоро ты всё узнаешь.
***
Деревянные доски прогнили. Несколько провалились на нижний этаж. Скрипучий диван окончательно развалился и покрылся толстым слоем пыли. Стёкла единственного окна заволокло грязью, закрывая простилавшийся за ними вид. Но голуби всё равно оставались верны этому месту, живя здесь целой стаей.
Голубя принято называть птицей мира, но Элизабет никогда не понимала кому пришла в голову идиотская мысль наделить эту птицу миролюбивыми качествами. Она несколько раз видела как более сильный голубь наседал на слабого и начинал клевать ему голову, до тех пор пока не добирался до мозга. Медленно, уверено, хладнокровно. Мирными намерениями там и не пахло.
Скрипя половицами, на чердак медленно взобрался консул Гвин. Облокотившись об стену, он долго будет смотреть на Элизабет и это молчание оглушало громче любого крика. Гвин ожидал, что Лиза отведёт взгляд, но ошибся. Первая леди с гордо поднятой головой смотрела на него в ответ. Страшно было, когда на кону стояла судьба Хартии. Сейчас, когда всё потеряно, она не уступит в своей последней схватке.
— Это действительно ты, — с долей удивления прокомментировала Элизабет.
— Верно, — кивнул консул и поправил очки. — Но сегодня я узнал, что оказывается у меня другая супруга. Подлая, безнравственная и неумеющая держать слово. Ну и ну. Мне больно.
— Ты по этому специально меня сюда привёз? Чтобы почитать мораль?
— Не смог отказать в удовольствии.
— Так ответь же, как тебе удалось выжить? Ни за что не поверю, что твоей власти подчиняется ещё и смерть.
— А ты подумай. Хорошенько. Ты же умная девочка. Глупая не решилась бы на такой шаг.
Элизабет долго вглядываясь в лицо Гвина и вспомнила, что тогда у него на щеке не хватало родинки. Линзы ничего не увеличивали. А из-под белоснежных волос выглядывало два тёмных волоска. Всё это она уловила ещё тогда, но липкий страх напрочь заглушил все мысли.
— Двойник, — сокрушённо протянула она.
— Молодец. Сегодня он меня заменял, а я решил сделать тебе и дочери сюрприз. Каково же было моё удивление, когда я застал только Изабеллу. А затем звонок Отто расставил всё на свои места.
— И долго у тебя двойник? Надеюсь, ребёнок всё же от нас?
— Не говори ерунды. Какое счастье, что Изабелла сейчас нас не видит.
— Девочка не заслуживает таких родителей. А мы совершенно не заслуживаем семьи. Те, кому государство важнее родных.
Гвин ничего не ответил, достал белый листок и ручку, а затем протянул Элизабет.
— Чего ты хочешь? — удивилась девушка.
— Пиши просьбу о помиловании. На моё имя. Напиши, что тебя заставили участвовать в перевороте. Угрожали убить дочь. Пару строк и я закрою глаза на всё, что ты натворила в этот день.
Элизабет взяла листок, несколько секунд смотрела на него, после чего отбросила прочь.
— Ты понимаешь, что если ты попадёшь в руки Крюгера, мне тебя уже не удастся вытащить?
— Да.
— Тогда что ты творишь?
— Гвин, — она серьёзно взглянула на него, — когда в последний раз ты ходил по своему государству пешком? Без охраны? Как тогда, когда ты спас меня?
— Слишком много начало стоять на кону и я перестал этим заниматься.
— Если бы ты по чаще покидал Киевус, то увидел бы что за ним происходит. Люди работают на фабриках и заводах день и ночь, чтобы содержать твою армию и столицу. Они не увидят ничего прекрасного, не смогут подумать ни о чём умном и никогда не попробуют ничего вкусного. Сотни километров Хартии под контролем бандитских шаек. Во многих районах начинаются голодные бунты. А о том, что происходит на фронте, я даже не желаю заикаться. Я просила тебя этого не начинать. Ты отверг все мои просьбы. И не оставил мне иного выбора.
— Ты действительно веришь, что моя смерть спасла бы Хартию?
— Да, дорогой. И даже так я продолжаю тебя любить. Но сейчас уже слишком поздно. Отто Крюгер взял в свои руки слишком много власти и даже если бы ты хотел что-то изменить, он тебе не даст этого сделать. Тебе остаётся смотреть как всё рушится. Даже с талантливыми мальчишками из штаба твой поход был обречён. А сейчас и подавно.
Всё время Гвин молча смотрел на Элизабет, затем поднял листок и снова протянул первой леди.
— Ради Изабеллы, — прошептал он.
— Она вырастит хорошей девушкой. Но без нас.
Гвин, испепеляя взглядом Лизу, разорвал листок на куски.
— Прощай, первая леди, — холодно сказал он, уходя.
— Прощай, консул Гвин, — ответила она в след. — Прощай, дорогой, — прошептала Лиза и заплакала.
Спускаясь, ногу Гвина пронзила нестерпимая боль, от чего он рухнул на пол. Душа, лишившись самого важного, требовала заполнить образованную пустоту.
Немедленно.
***
Вильгельма избивали несколько дней, но он так и не проронил ни слова. Били умело и профессионально, чтобы больно, но не смертельно. Поняв, что так ничего не добиться, Вилли перевели в другую комнату.
Его привязали к столу, зафиксировали голову, а в глаза вставили крепления, лишив возможности моргать. Будто демонстративно на потолку включили свет. Вильгельм увидел над собой большую конструкцию, откуда выглядывало два тонких дырокола. В этот момент конструкция загудела, зубила завертелись и стали медленно опускаться, прямо напротив глаз.
И тут Вильгельма облепил страх. Он дёргался, вопил, умолял, готов был сделать всё что угодно, только бы от него убрали те два дырокола.
— Стойте! Я всё скажу! Я знаю… знаю, где коды ядерного оружия!
***
Вольдемара Каминского и Эрика Бласковича разжаловали, лишили всех наград и почестей, после чего отправили на передовую. Анджея Ковальчука отправили на двадцать лет в место лишения свободы, без права досрочного освобождения. Эриха Дёнеца лишили всех посмертных почестей. Правосудие Хартии достигнет кого угодно даже после смерти. Михаил Левандовский не выдержал пыток и перерезал себе вены. А Эрвину Кнуту и Элизабет был один вердикт — высшая мера.
— Возмутительно, — гневался карлик в судебной мантии, — как свора офицеров, у которых консул увидел талант и взрастил, обратила свои клыки против него! Что вы можете сказать в своё оправдание, первая леди? Хотя, уже не первая и не леди.
— Что касается моего приговора, — спокойно начала Лиза, — то я вижу в нём одну юридическую и три орфографических ошибки. Что же касается вас, слуги Хартии, то через несколько месяцев обозлённый и обманутый народ сам снесёт вас. Но он, в отличие от нас, никого из вас не пощадит. Вас просто потащат по мостовой к ближайшей свалке. Туда, куда вам самое место.