— Его не существует, — категорично заявил Гвин.
— Ты так считаешь?
— Первые цивилизации основали несколько десятков тысяч лет назад. Если за это время ничего лучшего не придумали, значит другого пути и нет. Значит такова наша суть и судьба.
— Я не могу согласиться с тобой. Но спорить с тобой тоже не буду. Сегодня ты молодец, Гвин. Прогресс на лицо.
Когда заключённых отправляли на исправительные работы, для Гвина это было сродни маленькому празднику. Всё из-за того что Доцент всегда возвращался с парочкой новых книг за пазухой. Как он их добывал — Гвину оставалось только гадать. Он предполагал, что у Николая были связи на воле.
Тюремная жизнь шла своим чередом. Гвин адаптировался, а заключённые постепенно привыкли к нему и даже немного начали уважать. Альбинос постепенно превращался в книжного червя. Настолько, что посадил себе зрение и Доценту пришлось проносить очки.
Срок заключённых постепенно подходил к концу и соседи по камере начали мечтать как будут жить, когда станут свободными. Николай предлагал Гвину помочь справить документы и начать получать образование. А там они вместе что-то придумают.
Наступила роковая ночь. Доцент поднялся с кровати, грустно посмотрел на Гвина и сказал:
— Холод, вот мы уже почти два года вместе. Ты мне уже стал почти как сын. Но терзает меня одно чувство. Будто скоро жизнь тебе подкинет экзамен, чтобы проверить как ты усвоил мои уроки.
— Доцент, — бросил Гвин, — иди проветрись. И сразу в голову перестанет лезть всякая чушь.
— И то верно.
Николай спрыгнул с кровати, медленно подошёл к двери и начал громко бить по ней ладонью.
— Чего надо?! — послышалось с той стороны. — Отлить?
— Да, — тихо ответил Николай.
— Давай быстро. Не хочу по сто раз открывать и закрывать.
Дверь открылась и Доцент скрылся за ней. Подошвы его ботинок звонко отдавали эхом по коридору, пока шум резко не оборвался. Навеки.
Гвин так и не дождался Николая и уснул.
Обычно заключённых будили металлическим грохотом, ударяя полицейской дубинкой по двери. Но сегодня Гвина никто не разбудил. Солнце стояло почти в зените, когда он проснулся и понял, что находится в камере один.
«Где Доцент? Неужели решил меня бросить и сбежать?»
И тут Гвина словно ударило током. Дверь была приоткрыта. Точно, её ночью не закрывали пока Доцент не вернётся. Но почему он не вернулся? И что должно произойти, чтобы охрана допустила такое разгильдяйство?
Гвин аккуратно выглянул в коридор. Никого. Обычно здесь стоял взвод вооруженных до зубов военных полицейских, но сейчас здесь было пусто.
«Смена караула? Так поздно? Или решили переехать, а об о мне забыли?»
Гвин медленно, вдоль стены, начал идти к повороту. Он вёл на пост охраны.
«Сейчас я поверну и наткнусь на них. Меня загонят пинками обратно и на этом твой недопобег закончится».
Но Гвин ошибся. В комнате горел бледный свет от светодиодной лампы, на столе резвились мухи рядом с недопитой банкой пива. Монитор показывал несколько десятков квадратов с чёрно-белыми цветами. Камеры наблюдения. Гвин решил с помощью них проверить, что произошло и отмотал на несколько часов назад.
Каждая камера повторяла историю предыдущей. До трёх часов ночи всё было буднично и обычно, затем ровно в три часа съёмку заполняли помехи и все, кто был под надзором камеры исчезали.
— Что за хрень? — спросил себя в голос Гвин.
Ему никто не ответил. Не долго думая, Гвин схватил связки ключей и побежал в основной блок.
«Если я живой, значит кто-то тоже должен уцелеть».
— Козырь! — заорал Гвин, тарабаня по двери с номером восемнадцать. — Ещё не откинулся?!
— Не дождёшься! — ответили ему.
Гвин принялся открывать дверь. За ней его встретило опешившие лицо Козыря.
— Холод, что за хрень происходит? Где легавые? Где братва?
— Не знаю. Держи, — Гвин протянул ему ключи. — Открывай камеры, собирай всех, кто уцелел и веди в кабинет начальника тюрьмы. Я пока попытаюсь вникнуть в суть дела.
В кабинете всё блестело. Сколько денег было вложено в интерьер оставалось только догадываться, но Гвину не оставалось времени об этом думать. Он пытался найти в компьютере хоть крупицу ответов на вопросы. И нашел их. Сполна.
— Так вот о каком экзамене ты говорил, Доцент, — горько усмехнулся Гвин. Взгляд альбиноса застыл на сабле. Её повесели на стену. Позолоченная ручка и серебристые ножны отбивали солнечные лучи. — Хорошо, — вздохнул Гвин, снял саблю и вытянул её из ножен. — Я сделаю всё что нужно.
В шкафу Гвин нашёл мундир. Тюремную робу выкинули прочь, и Гвин уже был не бандитом. Он стал будущим светом надежды для миллионов отчаявшихся.
В комнату вошли несколько десятков заключённых. Гвин стоял к ним спиной, терпеливо ожидая пока зайдут все. Как только шум утих, он развернулся, оскалился дьявольской улыбкой и громко заговорил:
— Братья и сёстры! Наконец настал час нашей свободы! Наш триумф! Триумф непослушания!
Часть третья. Пролог
Встреча со страхом или отчаянием, ровно так же как и со смертью, происходит наедине. Вне зависимости от того где ты находишься. Даже танкисты, когда горят, сгорают в одиночестве. Так же и страх. Каждому приходится «гореть» в своём «танке» одному.
Алексей
***
Пасмурные тучи закрыли собой небо, не пропуская золотых солнечных лучей. Резко стало холодно. Всё живое вдруг замерло.
Бойко начал играть военный оркестр, знаменующий начало парада. Парада победы над жизнью. Парада смерти.
Вильгельма передёрнуло. Он увидел, как у музыкантов начала течь кровь. Своими кровавыми пальцами в белоснежных перчатках они вымазывали инструменты. Дирижёр резкими махами рук разбрызгивал алые капли во все стороны. Часть попала на восторженную толпу зрителей. Никого это не смущало. Казалось, что только это им и было нужно.
Громкой поступью по брущатке начала маршировать пехота. Из рваной одежды молодых солдат сочились тёмным гноем раны. У многих не было руки, части туловища или даже головы. Солдатам это не мешало как одному, гордо пройти по мостовой.
А вот и гвардейцы. Увидев на трибуне их любимого консула и маршала они начали широко улыбаться кровавыми ртами. По крайней мере те, кто мог.
Эрвин отдавал честь и улыбнулся им в ответ. Вильгельм увидел как с его груди текла кровь от пулевых ранений. Маршалу было всё равно. Как и всем. Когда смерть правит бал, некогда обращать внимание на такие мелочи.
Начала ехать техника. Развороченные и горящие машины наперекор всему ехали и страшным грохотом будоражили всю округу. Гул двигателей вводил толпу на самый пик оргазма.
Командир танка выглянул из люка и отдал честь консулу. Двигатель танка горел, траки спали, орудие перекосилось. Командира это не волновало. Так же и то, что кисти, которой он отдавал честь, не было. Оттуда кровавым фонтаном вытекала алая масса. Челюсть командира разворотило и он скалился адской ухмылкой.
Вильгельм хотел остановить это безумие. Вот же он, Гвин! Виновник этого ада! Почему-то его руки были открыты всему миру. Они полностью покрылись ранами от наркотических уколов. Вильгельм хотел выхватить пистолет и выстрелить. Ничего не выходило. Его словно парализовало. Он мог лишь безмолвно наблюдать. Как и всегда.
Рядом с Гвином за парадом грустно наблюдала Элизабет. Она оказалась единственной, на ком не было ран. И лишь спустя какое-то время Вильгельм смог разглядеть на её бледной шее следы от верёвки.
Техника заканчивалась. Вилли уже подумал, что всё кончено. Но тут торжественно объявили, что на площадь выходят военнопленные.
Их было тысячи. Худые, измождённые, с опущенными головами. Они почти не поднимали ноги, так как на это уже не оставалось сил. У Вильгельма прошёлся холод по спине. В толпе он увидел двоих, которых так давно потерял. Алексея и Саманту. Они тоже его увидели. В их взгляде не было укора или злости. Лишь грусть и смертельная тоска. У них на лбу Вилли увидел по алому пулевому отверстию.