Этого Вильгельм уже не смог вынести. Со страшным криком он рухнул на землю и закричал. Всё, что его окружало, начало с грохотом проваливаться под землю. В преисподнюю. Туда, где всему этому самое место.
Сон начал уходить. Вилли с облегчением понял, что это всего лишь его разыгравшаяся фантазия. Пока что фантазия.
Герои поневоле
Вода крохотного ручейка журчала под толщей густой травы. Маленький поток огибал ствол многовекового дуба и мчался дальше, чтобы слиться воедино с другими потоками, стать частью огромной реки и завершить свой путь в холодных водах северных морей. Длинные корни дерева с удовольствием пили сладкую воду, от чего массивные ветви покрывались густой листвой. От неё било сильной жизненной энергией. Огромная крона давала хорошую тень от палящего солнца. Неудивительно, что Ангел решил отдохнуть именно здесь. Существо в белом одеянии, в окружении большого количества ярких цветов, склонилось над шахматной доской и решало хитроумную задачу. Два хода уже было сделано. Оставался завершающий. Но Ангел думал, боясь ошибиться. Что нужно сделать, чтобы добить оппонента?
Размышления Ангела прервали отдающие брязганьем костей шаги. Тёмный жнец посмел нарушить покой сил добра. Куда ступали его ноги — сохла трава и вяли цветы. Когда-то Смерть очень омрачало, что всё к чему он прикасался — погибало. Но это было очень давно, ещё во времена зарождения вселенной. Тогда молодой жнец и представить не мог до чего всё дойдёт.
— Конь f семь, — не глядя на доску бросила Смерть. — Мат.
— Ты всегда вмешиваешься в самый неподходящий момент, — нахмурился Ангел и переместил коня. После этого доска озарилась ярким светом и исчезла.
— Нам нужно серьёзно поговорить, — казалось, жнец был подавлен. Он не взглянул на Ангела, наблюдая за цветочной поляной. — Наши разногласия пока подождут.
— Что случилось? Неужели какие-то кадровые перестановки? Последний раз такое было в тысячу триста сорок шестом, когда твой коллега буквально сгорел во время рабочего процесса.
— Ты сейчас издеваешься на до мной?! — прошипела Смерть. — Совсем перестал следить что вокруг происходит? До чего довели эти идиоты?
— Ах, — вздохнул Ангел. — Ты про войну. Что же, — пожал он плечами, — на нашей памяти она не первая и, скорей всего, не последняя.
— У неё есть все шансы стать последней, — сказала Смерть и повернулась. — Если раньше наши любимые люди играли хоть по каким-то правилам, то сейчас их нет. Где гарантии, что они не уничтожат наш мир?
— Не уничтожат. Такое подвластно только Армагеддону, но ты же знаешь, что мы его выдумали, чтобы запугать людей. Первое время это помогало, пока они не начали умнеть...
— Не уходи от темы, — прервал его жнец. — Даже если не уничтожат. Это сотни миллионов смертей. Опять. Я уж надеялся, что после последней мировой войны они поумнели. Ага, как же! Даже когда их осталась горстка, они готовы друг друга уничтожить.
— Почему ты так взволнован? На тебя это не похоже.
— Знаешь, когда ты забираешь души нескольких полоумных обезьян — тебя это особо не трогает. Но когда за один день тебе нужно выкосить целый город, тут уже хочешь не хочешь, а в голову лезут неудобные мысли. Я очень хорошо помню Сталинградскую мясорубку. Я очень хочу забыть эти дни, но, похоже, им суждено меня преследовать вечно. Когда я забирал оттуда души, я видел в их глазах всё что угодно, но не страх. Что нужно сделать с человеком, чтобы перестать бояться меня — Смерти?
— Ни за что не поверю, что ты пришёл сюда мне выговориться.
— Я не хочу повторения бойни. Поэтому я нарушу договор. Мы этим часто занимались, почему бы не попробовать ещё раз?
— Что ты собрался сделать? — удивился Ангел.
— Я заберу душу консула Гвина. Тем самым остановлю войну.
— Во-первых, — Ангел покачал головой, — мы не вмешиваемся в естественные процессы. Во-вторых, ты её не остановишь.
— Почему это?
— Потому что её хочет не консул. Её хотят его подданные. Ты можешь убить хоть сотню Гвинов, но войну ты этим не остановишь.
— Что же... делать? — сдавленным голосом спросила Смерть.
— Ничего. Они тем и отличаются от нас, что способны найти выход. К сожалению, их погибнет много. Погибнет много по настоящему чистых душ. Но по другому они не могут ценить свою жизнь. Такова уж их суть. Садись, жнец. Поиграем в шахматы. Полюбуемся природой. Война сможет дотянуться и до сюда. Так что этому месту суждено превратиться в уродливую выжженную пустыню.
— Здесь действительно красиво, — с восторгом протянула Смерть. — Но я откажусь. У меня будет много дел, а это место пусть останется в моей памяти. Не хочу видеть как его уничтожат.
— И мне тоже пора. Как никак многие души нужно спасти от верной гибели. Иначе баланс будет нарушен.
Существа несколько секунд смотрели друг другу в глаза, затем улыбнулись и исчезли, словно их никогда и не было. Лишь засохшая трава и маленькое белое пёрешко говорило о том, что здесь встречалось добро и зло.
***
Мысли путались, взгляд не мог ни на чём сфокусироваться, а тело сжимало от липкого страха. Даже излюбленный метод массировать пальцами виски на этот раз не помог. Уинстону ничего не оставалось, как открыть кран с холодной водой. Её шум позволил отвлечься и собраться в кучу. Уинстон смотрел в зеркало прямо себе в глаза и мысленно отсчитывал десять секунд. Если за это время он не отведёт взгляд, значит не всё так критично. По крайней мере себе он доверяет. А поэтому не всё уж и безнадёжно.
Раз.
Звонок служебного телефона застал его за ужином в семейном кругу. У Уинстона сразу прошёлся неприятный холодок по спине. Ведь звонить он мог только в одном случае: началось вторжение Хартии.
Два.
Прослушав взволнованный голос нам том конце телефона, Уинстон отдал приказ разорвать печати на пятом конверте и действовать согласно протоколу. Затем молча кивнул и положил трубку.
Три.
Нежный поцелуй удивлённой жены. Как же сладко пахли её волосы. Затем крепкие объятия двух славных детей. Трёхлетней девочки и мальчика на год старше её. Им обязательно объяснят что происходит. Потом.
Четыре.
В последний раз взглянув на семью, Уинстон закроет дверь. Он не знал, что увидит их ещё очень не скоро. Их эвакуируют далеко на запад в одну из глухих деревень и будут там держать под чужими именами до самого конца войны.
Пять.
Служебная машина уже подъехала. Старый Мерседес на всех порах вёз Уинстона в сторону Берлина. Маневрируя по узким улочкам, шофёр старался найти как можно кратчайший путь.
Шесть.
Экстренный созыв Бундестага и парламента Конфедерации. Переход на круглосуточный режим работы. Полная боевая готовность всех воинских частей Конфедерации.
Семь.
Единогласное принятие парламентом законов о всеобщей мобилизации и военном положении. Ох и дорого же обойдутся стране эти законы. Но когда война, о цене не спрашивают. Бундестаг, обычно рассматривая законопроекты месяцы и годы, ввёл их за рекордные тридцать две минуты. Уинстону оставалось лишь поставить свою подпись.
Восемь.
Указ о формировании ставки верховного главнокомандования. Военная верхушка, дипломатический корпус, представители промышленности, информационный отдел. Первое заседание было назначено на пять часов утра.
Девять.
Столица ещё спала, не зная, что происходит на границах государства. Об этом объявят в утренней сводке. Объявит лично Уинстон.
Десять.
Канцлер выдохнул, часто заморгал и выключил смеситель. Затем расправил плечи, поправил воротник белой рубашки под чёрным смокингом и ласково улыбнулся своему отражению.
— Улыбайся, Уинстон. Иначе съедят.
Когда десять лет назад молодой Уинстон впервые встал за трибуну, он мысленно смирился, что когда-то из него сделают виновника всех бед. Похоже этот день настал. Будет допущено много ошибок, принято массу непопулярных решений и совершенно множественно сделок с совестью. Но раз так нужно для будущего его людей, он будет этой куклой для битья.