— Мне кажется, — сказал он с тихой серьезностью, — что твоя улыбка может осветить темноту, а когда ты смеешься, твой смех звучит словно музыка. А твои волосы — как тяжелый шелк, светящийся в лучах солнца.
Завороженная этим глубоким голосом, Кэти замерла, чувствуя, как ей становится жарко.
— Я думаю, что у тебя самые голубые глаза, которые я когда-либо видел, и мне нравится, что они светятся, когда ты счастлива, и темнеют от желания… ко мне, разумеется. — Озорная усмешка раздвинула его губы, когда он взглянул еще раз на ее грудь, подчеркнутую бессознательно вызывающей позой. — И мне нравится, как ты выглядишь в этих брюках. Но если ты не вытащишь руки из карманов, я утащу тебя назад в машину и тоже суну туда руки.
Кэти медленно вытащила руки, пытаясь унять дрожь, вызванную его полукомплиментом-полунасмешкой.
— Я имела в виду, — сказала она охрипшим голосом, — что ты думаешь о доме?
Он взглянул на него и тряхнул головой:
— Прямо как из «Унесенных ветром». Кэти нажала кнопку дверного звонка.
— Кэти, дорогая! — сказала ее мать, крепко обнимая ее. — Заходи. Все уже собрались.
Она улыбнулась Рамону, стоящему рядом с Кэти, и изящно протянула ему руку, когда Кэти представила их друг другу.
— Мы рады видеть вас, мистер Гальварра, — сказала она с безупречной учтивостью.
Рамон ответил, что он счастлив быть в их доме, и Кэти, которая стояла затаив дыхание, почувствовала, как напряжение спадает. Когда мать ушла, извинившись, Кэти показала Рамону дом. Затем они оказались на прекрасной лужайке, где пили, смеялись и болтали гости ее родителей.
Кэти была уверена, что они приехали на барбекю, но в действительности это оказалось пышным приемом с коктейлями, который заканчивался ужином на тридцать человек. Рамон был единственным мужчиной, одетым в джинсы, и Кэти подумала, что он выглядит весьма экстравагантно — но великолепно! Она с веселой гордостью отметила, что она не единственная женщина, которая его оценила. Друзья ее матери откровенно восхищались высоким темноволосым мужчиной, который шел рядом с ней, когда они кочевали, здороваясь, от одной группы гостей к другой. Кэти представляла его тем друзьям своих родителей, которых знала сама, наблюдая, как Рамон покоряет женщин ослепительной улыбкой и обаянием. Этого она и ожидала. Чего она не ожидала, так это его свободы в общении с преуспевающими бизнесменами. В каком таинственном прошлом Рамон приобрел тот светский лоск и спокойную учтивость, которые поразили Кэти? Он вел себя крайне непринужденно, свободно говорил на любые темы, начиная со спорта и кончая внутренней и внешней политикой. Кэти в этом никогда не разбиралась, особенно во внешней политике, и преисполнилась к нему уважения.
— Ты прекрасно осведомлен в международной политике, — заметила она, когда они остались на какое-то время вдвоем.
Рамон уклончиво улыбнулся.
— Я умею читать, Кэти. — Сдержавшись, Кэти отвернулась, и Рамон, угадав ее невысказанный вопрос, добавил:
— Этот прием такой же, как многие другие. Где бы мужчины ни собирались, они обсуждают бизнес, если они все заняты в одной области. Если же нет, то обсуждают или спорт, или политику, или международные дела. Так всюду.
Кэти не совсем была удовлетворена его ответом, но решила продолжить этот разговор в другое время.
— Кажется, я просто ревную, — заметила она позже со смехом, когда сорокалетняя матрона с двумя взрослыми дочерьми завладела Рамоном на целых десять минут.
— Почему? — удивился Рамон. — Ведь все как обычно И это заставило Кэти подумать, что он привык к женскому восхищению.
— Потом они потеряют ко мне всякий интерес, как только обнаружится, что я простой фермер.
К несчастью, это было во многом правдой, что и тревожило Кэти. Обнаружилось это два часа спустя.
Гости сидели в богато обставленной гостиной, наслаждаясь великолепным ужином, когда сестра Кэти спросила с другого конца длинного стола:
— Чем вы занимаетесь, мистер Гальварра? Кэти показалось, что звон столового серебра по английскому фарфору сразу же стих и все разом прервали беседу.
— Он занимается перевозками и бакалеей, — сымпровизировала она быстрее, чем Рамон смог ответить.
— Перевозками? Какими перевозками? — настойчиво повторила Маурин.
— А какие существуют? — уклонилась от ответа Кэти, уничтожающе смотря на сестру.
— Ты сказала, бакалея? — Брови мистера Конелли взлетели вверх с явным интересом. — Оптовая торговля или розничная продажа?
— Оптовая, — поспешно вставила Кэти, не дав Рамону даже рта раскрыть.
Рамон наклонился к ней, очаровательно улыбнулся и сказал громким, беспощадным голосом:
— Помолчи, Кэти, иначе все подумают, что я не умею говорить.
— Оптовая? — задумчиво переспросил мистер Конелли. Он всегда был рад поговорить о бакалейном бизнесе. — И чем же именно — распределением или распространением?
— Нет, выращиванием, — спокойно ответил Рамон, сжимая холодную руку Кэти под столом и тем самым извиняясь за то, что говорил с ней таким тоном.
— Я полагаю, акционерное общество? — спросил отец. — И большое?
Отрезая себе нежный кусочек телятины, Рамон ответил:
— Это маленькая ферма.
— Вы хотите сказать, что вы фермер? — допрашивала Маурин таким тоном, как будто это сообщение ее лично оскорбляло. — В Миссури?
— Нет, в Пуэрто-Рико.
Марк, брат Кэти, вмешался в разговор немедленно и неудачно:
— Джейк Настерс на прошлой неделе рассказал мне, что однажды нашел в партии ананасов паука из Пуэрто-Рико, который был вот таких размеров…
Один из гостей, которого, очевидно, не интересовали пауки, прервал неуклюжий пассаж Марка, обратившись к Рамону:
— Гальварра — это испанская фамилия? Я что-то слышал о каком-то Гальварре, но не могу вспомнить.
Кэти скорее почувствовала, чем увидела напряжение Рамона.
— Это довольно редкая фамилия. А имя мое достаточно обыкновенное.
Кэти улыбкой извинилась перед Рамоном. Но потом она перехватила взгляд матери, в котором было не просто раздражение, и внутри ее все сжалось.
Дальше было еще хуже, и ко времени отъезда настроение у Кэти стало совсем мрачным. Ее родители вежливо попрощались с Рамоном у дверей, но Кэти заметила тревогу в глазах матери, когда она провожала его взглядом. Не говоря ни слова, она старалась показать Кэти и, несомненно, Рамону, что не одобряет ни его, ни их дальнейших отношений. Когда Рамон с Кэти уезжали, семилетний сын Маурин дернул мать за юбку и громко сказал:
— Мам, этот тип что — неотесанная деревенщина? Он в джинсах приперся.
— Пожалуйста, не употребляй таких слов!
Рамон вел машину молча, погруженный в размышления.
— Не расстраивайся, это я виновата, что предложила тебе надеть джинсы. — Кэти смогла заговорить, только когда они подъехали к ее дому. — Могу поклясться, что две недели назад мама говорила о барбекю.
— Это не важно, — сказал Рамон, — одежда не влияет на сущность людей.
Кэти не поняла, что он имел в виду, говорил ли о себе или о своих обидчиках.
— Я прошу прощения за поведение Маурин, — начала она снова.
— Кэти, можно подумать, что ты в чем-то виновата.
Человек не может извиняться за другого. Смешно даже пытаться.
— Я понимаю, но это моя сестра, а мои родители…
— Любят тебя, — закончил за нее Рамон. — Они хотят видеть тебя счастливой, с надежным будущим и всем тем, что оно включает. К несчастью, как большинство родителей, они уверены, что твое счастье именно в этом надежном будущем. А если оно не будет таким, то, по их мнению, ты не будешь счастлива.
Кэти была поражена, что он защищает ее родителей.
Уже у себя в квартире она в недоумении всматривалась в его загадочное смуглое лицо.
— Кто ты? — спросила она. — Ты защищаешь моих родителей, хотя прекрасно знаешь, что если я решусь поехать с тобой в Пуэрто-Рико, они сделают все, чтобы этого не случилось. Сегодня казалось, что тебя забавляли, а не поражали люди, с которыми ты познакомился. Дом моих родителей — богатый дом, а ты его едва заметил. Ты говоришь по-английски с акцентом, но твой словарный запас больше, чем у большинства людей с университетским дипломом. Так кто же ты?