— Где бы нам разместить полк Бастарда, вот в чем вопрос. Он не должен быть ни далеко, ни близко. Если разместить его близко, он расстроит наши планы; если далеко, то также расстроит наши планы, но уже по другой причине. Он должен быть достаточно близко, чтобы его легко было призвать, но не так близко, чтобы нам помешать.
Король торжественно ехал по Великой Канальной улице. Все заняли заранее оговоренные места. Какие-то волнения по ту сторону канала отвлекли внимание короля и его ближайшего эскорта.
Неожиданно метнули бомбу. Король еще успел повернуться и спросить:
— Никто не пострадал? В чем дело? — когда метнули еще одну бомбу, которая смертельно ранила его.
Как и предполагалось, убийц схватили и тут же вздернули на ближайшем фонаре.
И тут неожиданно толпа раздалась перед вздыбившейся лошадью. Некто, чье имя хорошо знали, но никогда не видели в лицо, бросился к королевской карете и прижал к груди короля. Умирающий, сделав слабую попытку обнять того, произнес:
— О Исмаил мой, Исав мой, зачем брат твой взял первородство твое?
Ему удалось поднять руку и наложить ее ему на голову благословляющим жестом.
Валентин оставался простертым, обвив руками тело отца. Наконец, поднявшись, он увидел, что толпа стоит молча, и все головы обнажены.
И когда он оглядывался вокруг, единодушный вопль потряс воздух:
— Да здравствует король!
* * *
Таким образом, помимо своей воли и даже против нее, он был объявлен королем всем народом. Сопротивления не было. Он послал письмо брату, отдав ему огромное состояние, которое было выделено ему королем, а также пообещав значительную годовую государственную субсидию.
По прошествии нужного времени состоялась торжественная церемония коронации. Редко когда народ приветствовал короля с таким воодушевлением.
Той же ночью Кирилл с Мефодием попросили аудиенции.
— Мы явились, чтобы принести наши поздравления вашему величеству, — сказали они. — И когда наши смиренные усилия способствовали благословенному стечению событий, то ваше величество будут настолько милостивы, что соизволят не забыть об этом.
— Я буду всегда доволен вашей службой, — произнес новый король, — и помнить, как вы поддержали меня. Но из ваших речей я понял, что вы ссылаетесь на некую особую услугу, и я буду еще более доволен, если вы поведаете мне о ней.
— Ваше величество весьма милостивы, — отвечал Мефодий, — спрашивая нас о подробностях нашей службы, и, как вашему величеству известно, мы всегда готовы служить вам верой и правдой. Если вашему величеству угодно знать, то мы организовали некое прискорбное происшествие, возымевшее столь плачевные и неожиданные последствия.
Лицо короля смертельно побледнело. Какое-то время он не мог говорить. Его глаза извергали такой огонь, что даже эти двое господ затрепетали перед ним.
— Что! — вырвалось, наконец, у него.
Услышав это, Мефодий справился с собой и заговорил прежним вкрадчивым тоном:
— Вашему величеству нет никакой нужды гневаться на нас. И нет также, — произнес он, повышая голос, — у вашего величества способа повредить нам. Мы — известные люди, начальники полиции, нашему слову верят. Так что если мы раскроем то небольшое обстоятельство, каковое само по себе очевидно, даже если ничего не знаешь, — что вашему величеству удобно было убийство вашего отца как раз тогда, когда симпатии народа были на вашей стороне, то весьма вероятно, что люди этому поверят. Поэтому, быть может, мы поймем друг друга.
Король не сказал ни слова. В полнейшем молчании он прошел мимо них. Они не осмелились его и пальцем тронуть, но неотвязно следовали по пятам. Он прошел через весь дворец и вышел вон.
Слуги и часовые, пораженные странным ужасом, даже забыли отсалютовать ему. Он шел все прямо, сквозь ночь, пока не пришел к алтарю, воздвигнутому им на месте убийства отца. Что он намеревался сделать, никому неизвестно. Но сердце его разорвалось, буквальным образом, и он упал перед алтарем.
— Лучше окончательно удостовериться, — сказал Кирилл и вонзил кинжал, который он постоянно носил собой, в уже остановившееся сердце.
* * *
Мефодий произнес прекрасную речь.
— Видите, люди, — вскричал он, — что вы наделали. Вы предпочли дрянного бастарда помазаннику Божьему; и смотрите, кого вы выбрали. Такого мы не могли и представить. Но с нашими полномочиями у нас есть достаточно способов расследовать любое дело. Этот порочный негодяй, сущая ехидна, выкормленная королем на груди, забыв всякую благодарность, обратился против своего отца, которому был всем обязан, и, заручившись симпатиями определенного числа — хочется верить, очень немногочисленного, — замыслил дьявольский заговор против отца, чьей единственной ошибкой была нежнейшая любовь к сыну, и убил его в обычаях своей подлой натуры, о которой мы все хорошо наслышаны. Но будто этого было недостаточно, лицемерный отцеубийца пришел плакать над телом убиенного отца, и, — тут Мефодий разрыдался, — отец благословил его слабеющей рукой. В конце концов, как вы видите, он трусливо покончил с собой.