Конвент не смог не принять оправдания Робеспьера.
Но подлинный триумф ждал его на улице. Тысячи простых людей с пением "Марсельезы" и "Карманьолы" провожали его до дверей Якобинского клуба. Таков был ответ "санкюлотов и сволочи" "порядочным республиканцам" и "достойным людям" Жиронды.
"Поднявший меч от меча и погибнет".
Эти слова следовало бы вспомнить "государственным людям" осенью 1792 года.
Они не пожелали ни мира, ни перемирия.
Оставалась война.
Но кто же имел в этой войне действительные шансы на победу?
В ближайшее же время триумвиры постарались показать это Конвенту и всей Франции.
5. "МЫ БРОСИЛИ ПЕРЧАТКУ..."
21 января 1793 года по приговору Национального конвента был казнен Людовик XVI - "Луи Капет", как называли его после свержения с престола.
Это событие потрясло монархическую Европу. Последние государства, сохранявшие нейтралитет, отшатнулись от Франции.
А Жорж Дантон произнес с трибуны Конвента фразу, вызвавшую рукоплескания подлинных республиканцев в стране и за ее пределами:
- Нам угрожали короли; мы бросили им перчатку, и этой перчаткой оказалась голова тирана!..
Впрочем, процесс Людовика XVI был не только вызовом международной реакции. Он обозначал новый этап в борьбе Горы и Жиронды. И здесь монтаньяры не просто швыряли перчатку своим врагам - они одержали первую крупную победу над врагами.
Восстание 10 августа, решившее судьбу монархии, не решило судьбы монарха. По требованию народа Людовик XVI был низложен и заключен в Тампльскую башню. А дальше?.. Жирондисты, находившиеся у власти, хотели уйти от этого вопроса. Боясь как огня дальнейшего развития революции, не веря в прочность и длительность существования республики, соратники Бриссо и Ролана старались оттянуть решение участи Людовика и в конечном итоге спасти его. Законодательный комитет, которому было поручено изучить и подготовить дело, тратил время на обсуждение процессуальных тонкостей и выслушивание бесконечно длинных докладов. Жирондисты надеялись упрятать короля за конституцию 1791 года, доказывая, что он неприкосновенен, а следовательно, не может быть и судим.
14 ноября депутат монтаньяр Сен-Жюст разбил юридические софизмы жирондистов.
Короля, утверждал Сен-Жюст, следует судить вовсе не с точки зрения норм обычного права. В данном случае дело идет не о судебном решении, а о политическом акте: Людовик - враг целой нации, и к нему применим только один закон - закон военного времени.
Конвент дрогнул.
Лидеры Жиронды пытались увернуться. Они выдвинули тезис о том, что для деспота низложение страшнее смерти. Оставить тирана в живых, обезвредив его, - не худшая ли это из возможных кар? Унижение и позор бывшего короля, обреченного влачить жалкое существование среди свободного народа, - не живой ли это укор правителям и народам?
Но шесть дней спустя после речи Сен-Жюста защитников монарха постигло новое бедствие. В Тюильрийском дворце был обнаружен вделанный в стену железный шкаф. В нем оказалась тайная переписка Людовика XVI и ряд других секретных документов. Эти документы удостоверили измену Мирабо и Лафайета, открыли сношения короля с братьями-эмигрантами, выявили многочисленные подкупы и тайну организации бегства королевской семьи. Беда жирондистов усугублялась и тем, что в народе жила уверенность, будто министр внутренних дел Ролан утаил часть найденных документов.
Стремясь выиграть время, а также направить гнев и ярость парижских санкюлотов в другую сторону, "государственные люди" сделали отчаянный ход. Они постарались приковать внимание законодателей к продовольственному вопросу. В плане помощи голодающему народу? Нет, в плане усиления репрессий против недовольных.
Эту попытку парализовал Робеспьер.
А 3 декабря он выступил с речью, которая оказалась для планов Жиронды звоном погребального колокола.
- Собрание незаметно уклонилось от существа вопроса. Здесь незачем возбуждать процесс. Людовик не обвиняемый, вы не судьи - вы государственные деятели, депутаты нации и не можете быть ничем иным. Вам предстоит не произнести приговор, "за" или "против" известной личности, а принять меру общественного спасения, сыграть роль защитников нации...
Так начал Неподкупный свою речь.
Использовав и развив главный тезис Сен-Жюста, он дал глубокий и всесторонний анализ разбираемого вопроса. Он говорил спокойно и бесстрастно, покоряя слушателей логикой мысли.
Людовика хотят спрятать за конституцию 1791 года. Но как можно ссылаться на конституцию, желая защищать короля, если король сам эту конституцию уничтожил?
В голосе оратора появляется злая ирония.
- Но конституция запрещала вам все, что вы сделали с ним! Если он мог быть наказан только низложением, вы не имели права принимать эту меру без суда; вы не имели никакого права держать его в тюрьме; мало того, он имеет полное право требовать от вас своего освобождения и вознаграждения за потери. Конституция вас осуждает. Бросайтесь же к ногам Людовика, чтобы вымолить его прощение!..
В зале слышатся смех и аплодисменты. Он добился эффекта, на который рассчитывал. Остается вопрос о мере наказания.
Робеспьер напоминает, как некогда, еще в первой Ассамблее, он требовал отмены и запрещения смертной казни. Но даже если бы смертная казнь была отменена для всех, ее пришлось бы сохранить для тирана; пусть лучше погибнет Людовик, чем сто тысяч добродетельных граждан. Людовик должен умереть, если родина хочет жить!..
Оратор кончил. Он собирает листы речи и не спеша спускается с трибуны.
Зал молчит.
И вдруг раздается гром рукоплесканий. Аплодируют не только монтаньяры, но и депутаты "болота", и даже кое-кто из "государственных людей".
В этот день жирондисты потеряли большинство в Конвенте.
Робеспьер знал, что делает: требуя казни, он добился суда, под непосредственным впечатлением от его речи принимается декрет: "Национальный Конвент будет судить низложенного короля".
Низложенный король, ныне просто Луи Капет, жил со своей семьей в унылой Тампльской башне. Узники Тампля находились под строгим надзором Коммуны. Впрочем, им не чинили никаких утеснений. К услугам Людовика была обширная библиотека. В то время как люди, совершившие революцию, питались отрубями, к столу бывшего короля подавали белый хлеб особой выпечки, вина нескольких сортов, фрукты, пирожные и печенья. Одежда и пропитание королевской семьи обходились Коммуне до 20000 ливров в месяц.
11 декабря однообразие жизни Тампля было нарушено. С утра забили тревогу, и кавалерийский отряд, предшествуемый несколькими орудиями, вступил во двор. В этот день Людовика должны были отвезти в Конвент для допроса.
И вот он стоит перед Конвентом. Ничто не выдает в нем бывшего властелина: нет ни орденов, ни золотого шитья, щеки обросли волосами, взгляд апатичен и тускл.
Собрание молчит. Депутаты смотрят на человека, перед которым недавно снимали шляпы, которому восторженно рукоплескали. Уж не чувство ли жалости к поверженному прокрадывается в их души?
Но едва он заговорил, и всякое подобие жалости должно было безвозвратно рассеяться.
Из всех способов защиты Людовик выбрал самый неудачный. Он стал на путь огульного отрицания, на путь прямой, неприкрытой лжи. Все его ответы носили одну и ту же форму: "Это было до принятия конституции"; "Я имел на это право"; "Это касается министров"; "Я не помню"; "Я не имею об этом ни малейшего понятия". Когда ему предъявили компрометирующие документы, Людовик отверг их подлинность. Когда его спросили о железном шкафе, он ответил, что ничего о нем не знал.
Ложь была очевидна. Это должно было ожесточить депутатов, враждебно относившихся к королю, и увеличить затруднения тех, кто хотел его спасти.
Уверенность жирондистов была сильно поколеблена. Но они не желали признать себя побежденными. Время между 10 и 26 декабря, пока составляли и зачитывали длинный обвинительный акт, допрашивали Людовика и выслушивали речь адвоката, они использовали, чтобы выработать новый план действий.