— Товарищ командир! Ординарец Хайт ваше задание выполнил. Мотоцикл освоен!
Вскоре Кожедуб получил задание вылететь во главе небольшой группы на Третий Прибалтийский фронт. На один из его участков немцы перебросили опытных асов-охотников. Надо очистить от них воздух. Наконец-то настоящее дело!
Когда Кожедуб садился в самолет, к нему подошел Хайт.
— Разрешите обратиться, товарищ командир! Я остаюсь здесь... Вы будете над Ригой, над моими родными местами. Вспомните меня, бейте фашистов...
Хайт был бледен, в глазах его стояли слезы.
— Ну что ты волнуешься, Давид, — сказал Кожедуб растерянно. — Не надо волноваться. Я говорил тебе: береги сердце, а ты зачем-то волнуешься... Я буду помнить о тебе, Давид, и отомщу за тебя.
Давид улыбается и что-то бормочет, умные черные глаза его печальны. Кожедуб вглядывается в эти глаза, и ему становится не по себе. Бедный Давид! До войны он жил в Риге с родителями. Отец его был веселый столяр-краснодеревщик, мастер на все руки, а мать - живая, хлопотливая женщина. Давид ходил в школу, носил пионерский галстук и не знал, что он еврей. Он знал только, что он пионер Давид Хайт. Но вскоре ему пришлось узнать и другое. В Латвию вторглись орды фашистов и стали уничтожать евреев. Фашисты повсюду уничтожали евреев — сначала у себя в Германии, потом в Польше, потом в Латвии, в Белоруссии, на Украине. Они сгоняли их в гетто и расстреливали сотнями и тысячами. Давиду было тринадцать лет. Он смотрел в кино «Чапаева» и читал книги о пограничниках. Он хотел быть героем и сказал дома, что он пойдет в Красную Армию. Мать рыдала и кричала на весь дом, но отец сказал: «Придут в Ригу немцы, все равно убьют. Помнишь погромы? Мы евреи — богом проклятый народ. Пусть Додик воюет за Советскую власть. Может, жив останется и будет Чапаевым. При Советской власти никто не говорил нам, что мы евреи. При Советской власти стали одни трудящиеся. Иди, Давид, дай бог тебе счастья, тебе и Советской власти».
Вечером Давид с тремя мальчишками ушел из дому. Они подошли к мосту. Мост был уже занят немцами. Немцы открыли по ним огонь. Он прыгнул в воду и поплыл. Остальных убили. Давид добрался до советских войск и попал к летчикам Чупикова. Он стал мотористом и вступил в комсомол. Об отце и матери он ничего не слыхал.
Кожедуб думал обо всем этом, глядя в большие печальные глаза Давида.
— Все что сможем, сделаем, Давид, — сказал он. — А кончится война, снова приедешь в Ригу. Может, кого и застанешь. Прилечу к тебе в гости на пироги. Твоя мама умеет печь пироги?
Кожедуб обнял Давида и поднялся в кабину.
Первый вылет был неудачен. Кожедуб с Титоренко пролетали целый час и вернулись ни с чем.
На другой день Кожедуб полетел с летчиком Шараповым. Вскоре они увидели восьмерку вражеских самолетов, направлявшихся к линии фронта. Кожедуб зашел им в хвост. Вражеские летчики не заметили его, но заметили зенитчики. Кожедуб предупредил их. Он пристроился к немцу и открыл огонь. Фашистский самолет начал падать, а летчик выбросился с парашютом. Остальные повернули назад. Кожедуб набрал высоту и огляделся. Шарапова нет. Не сбит ли он зенитчиками? Внезапно впереди показалась шестерка «Фокке-Вульфов». Без напарника трудно, но надо действовать. Надо сбить ведущего. Кожедуб быстро набрал высоту, настиг и сбил его. Летчик прыгнул с парашютом. Остальные опять ушли. Появилась еще четверка «фоккеров». Надо уходить самому: бензин на исходе.
Шарапов так и не вернулся. Через несколько дней, когда этот район был освобожден, один крестьянин, пришедший на аэродром, рассказал, что он видел, как какой-то русский летчик опустился с парашютом и был тут же схвачен немцами.
За несколько дней группа Кожедуба очистила участок от асов. Советские летчики сбили двенадцать вражеских самолетов, асы стали уклоняться от боя. Задание было выполнено, и Кожедуб получил приказ вернуться обратно в часть.
Давид встретил его с пачкой писем. Первое было от отца. Это было невеселое письмо. Никита Кожедуб сообщал сыну, что еще в сорок втором году под Сталинградом погиб старший брат Яков. Вернулось несколько человек, угнанных фашистами в рабство вместе с братом Григорием. Эти люди рассказали, что Григорий попал в группу, которую отправили в Майданек — знаменитый лагерь смерти. Григорий был настолько слаб, так исхудал от всех истязаний и мук, что, должно быть, так и не доехал до Майданека. А если бы и доехал, то все равно его там ждала бы верная гибель.
Старый товарищ Мухин писал: «Очень горюю, что не могу перевестись к тебе. Без тебя мне скучно и на земле, и в воздухе. Где бы нам назначить друг другу встречу — в Ображеевке, Гомеле или прямо в Берлине?»
А колхозник Конев приглашал после войны в гости.
14 октября 1944 года стало известно, что нашими войсками освобождена Рига.
— Это вы им помогли, — сказал Кожедубу Хайт. — Спасибо вам от рижан, товарищ командир.
Но Хайт по-прежнему был печален. Его озабоченность усилилась. И не напрасно. Вчера он утешал Кожедуба, узнавшего о гибели братьев. А сегодня Кожедубу пришлось утешать его. В часть пришло извещение, что мать и отец Хайта расстреляны в гетто. Правда, утешать — не то слово. Никто ведь не умеет утешать в настоящем горе, а особенно люди, привыкшие глядеть смерти в глаза каждый день. Просто они хорошо понимали друг друга и старались не беспокоить лишним, неосторожным словом. Каждый был бессознательно благодарен другому за это и каждый надеялся, что молодость и время вылечат горе друга. А они стали друзьями — двадцатичетырехлетний командир и его пятнадцатилетний ординарец.
Майора Шебеко перевели в другую часть, и на его место прибыл майор Герой Советского Союза Александр Куманичкин. Рабочий московской обувной фабрики «Буревестник», он окончил осоавиахимовский аэроклуб, потом летное училище, воевал и сбил не один десяток фашистских самолетов. Чупиков взял его себе в ведомые, а ведомым Кожедуба стал Титоренко.
— Знаете новость? — сказал однажды Чупиков. — Будем летать с фотокинопулеметами.
По снимку, сделанному фотокинопулеметом, можно было увидеть свои ошибки и получить наглядное представление о бое. Фотоконтроль еще больше подтянул летчиков. Уже никто не мог сказать: «Нельзя понять, почему не получилось...» Командир показывал пленку и говорил: «Можно понять, дорогой товарищ! Стрелял с длинной дистанции и не попал».
Однажды Чупиков увидел в бою два «Мессершмитта», оборудованные какими-то незнакомыми дополнительными устройствами. Сначала ему показалось, что это бомбы, но когда он догнал «мессеров» и открыл огонь, они вдруг развили большую скорость и скрылись.
Пленка показала, что это были не бомбы, а реактивные устройства.
Фотокинопулеметы, реактивные двигатели — черт знает что! Как летит время, как все меняется, сколько нового появляется каждый день! За какие-нибудь два года Кожедуб увидел столько, сколько можно не увидеть и за всю жизнь.
А какую выучку он прошел!.. «Шесть этапов», как записал он в своем блокноте. Первый — до фронта. Мечты о сбитом вражеском самолете, теория... Второй этап — до Курской битвы. Горячка в воздухе. Ошибки, ошибки, ошибки. И как только жив остался? Третий этап — Курская битва, настоящая боевая учеба, еще нерешительность, но уже хладнокровие. Четвертый этап — Днепр, школа боев, появление чувства ответственности не только за себя, но и за тех, кем командуешь. Пятый этап — бои над Днестром, воспитание командирских способностей, подготовка к шестому этапу — «свободной охоте».
И вот он идет, шестой этап.
В начале января сорок пятого года летчики Чупикова перебрались на новый аэродром — на западном берегу Вислы. В середине января началось наступление советских войск на нескольких фронтах. Через несколько недель— снова перебазировка на прифронтовой аэродром у Одера.