Нина улыбается и приоткрывает один глаз.
– Сама не знаю. Траншеи, прошедшее время… Когда мы перестали праздновать вместе наши дни рождения, оно вдруг стало тянуться бесконечно медленно. У меня в голове впервые наступила тишина. Когда-то мы всё обсуждали, а потом вдруг – бац! – и ничего.
– Я никогда не запоминал даты, – говорит Этьен и закуривает.
Нина умирает от желания отнять у него сигарету, задуть огонек зажигалки, но не решается.
Я, как обычно, молчу, и мне хорошо. Они не спросят почему, так повелось с незапамятных времен.
– Зачем вы потащились со мной? Почему делаете все это для меня? – спрашивает Этьен. – Я всегда вел с вами обоими нечестную игру.
– Нечестную?! – восклицает Нина. – А как же твой визит в приют 2 января 2003-го? Не знаю, что ты сделал и что произошло, но оно произошло!
– О чем это вы? – удивляюсь я.
– О том дне, когда я тебе звонил, – объясняет Этьен. – Ты был в Кальяри с моей сестрой. Помнишь?
– Как такое забыть? Мы тогда разговаривали в последний раз.
– Так вы в тот день общались?! – Нина всплескивает руками, прикрывает ладонями рот, как маленькая девочка.
Я улыбаюсь и не произношу ни слова.
Этьен закрывает глаза, вытягивает ноги.
Он вспоминает, как Элиана Фолон зыркнула на него зелеными глазами, дав понять, что следует поскорее заняться Эмманюэлем Дамаммом, чтобы к Нине вернулось хоть какое-то подобие нормальной жизни.
Уйдя из приюта, он зачем-то позвонил Адриену, и тот сразу снял трубку.
– Я был уверен, что ты сменил номер… – удивляется Этьен.
Они ни разу не виделись после жесткой ссоры в пивной «Лотарингия».
– Зачем? Никто, кроме Луизы и моего издателя, не пытается со мной связаться.
– Я подумал, что мне ты точно не ответишь… – сокрушается Этьен.
– Ты мог позвонить только по поводу Нины. У тебя есть новости, да?
– Да. Я ее видел. Живьем.
– Где она?
– Не поверишь…
Последний раз Этьен был во владениях Дамаммов в вечер Чемпионата мира по футболу 1998 года. Почему он не вырвал Нину из той жизни? Что ему помешало? Она выглядела жутко несчастной.
2 января 2003-го, в 10 утра, Этьен застал Эмманюэля дома. Он выглядел отощавшим, одиноким и неопрятным, явно давно не брился, был в мятой футболке и трусах. Жалкая личность…
– Пришел пожелать счастья в новом году? – съязвил он, увидев Этьена.
– С чего это ты довел себя до такого состояния? – вопросом на вопрос ответил Этьен.
– Любовь довела, – ухмыльнулся Дамамм. – Знаешь, где Нина?
– Забудь о ней.
– Никогда.
– Почему? Она ушла, значит, не хочет, чтобы ты ее беспокоил.
– Ну и что с того, я хочу ее увидеть.
– Лучше бы тебе отстать от нее. Навсегда.
– Ты явился, чтобы добивать меня такими вот глупостями?
– Наживешь неприятности. Очень крупные.
– Да? И какие?
– Радикального характера.
– Угрожаешь?
Эмманюэль начал театрально размахивать руками и запел, повышая голос:
– Этьен Больё грозит мне! Этьен Больё грозит мне!..
– Теперь я понимаю, почему она сбежала. Ты совсем сбрендил.
Дамамм унялся, долго молчал, потом вдруг закричал, как впавший в истерику мальчишка:
– Ты знаешь, где Нина?! Давай колись! Выкладывай! Выкладывай!
Этьен сел на диван, устроился поудобнее. Все шло именно так, как он предвидел.
– Почему сегодня? Зачем пришел? Видел ее? Знаешь, где она? Ну конечно, еще бы ты не знал! Признавайся! – орал Эмманюэль, долбя кулаком по стене.
– Психопат хренов… – процедил сквозь зубы Этьен и покачал головой.
Дамамм успокоился, истощив запас ругательств, и произнес очень спокойно и рассудительно:
– Меня тошнит от тебя, Больё… Засунь свои моральные принципы сам знаешь куда, а мне плевать, я продаю компанию и уезжаю.
– Куда?
– Точно пока не решил, но далеко. Очень далеко. В одном ты прав, пора забыть эту дрянь.
Этьен с трудом сдержал желание двинуть придурку в челюсть.
– А знаешь, это ведь я отвез Клотильду на озеро в тот вечер, когда она исчезла, и знаю, что ты врал всем, когда тебя спрашивали, виделись вы или нет… Я высадил ее из машины рядом с твоим мотоциклом…
Этьен презрительно ухмыляется, давая понять, что не верит ни единому слову собеседника, хотя новость поразила его в самое сердце. Как этот чокнутый мог встретить Клотильду вечером 17 августа? Эмманюэль заметил его смятение и прошипел:
– Что ты сделал с бедной девочкой, сволочь?
– Я пришел говорить о Нине, не о Клотильде.
– Ты мне не веришь, так? Зря. Я могу описать платье, в котором она тогда была. Черное, в белый горох. Спереди на пуговицах в виде божьих коровок. На ногах у нее были белые тенниски. Я запомнил, потому что подумал: «Не лучшая идея – обуться в белое на такую прогулку!»