– Вот видишь, как мне не повезло, – пожаловался я.
– Ешь и молчи! – строго приказала мама.
Я завидовал своим родителям – не знают они никаких забот и совершенно спокойно уничтожают свои блинчики. Но как они могут оставаться спокойными, когда у меня такое несчастье!
Ещё раза три заводил я разговор о каникулах, но мама всякий раз меня останавливала:
– Да ешь ты спокойно! Всё будет хорошо!
После обеда отец надел ботинки и куда-то отправился. Вернулся он скоро. Сел у печки на табуретку и, расшнуровывая ботинки, спокойно сказал:
– Поедешь, Тонда, на каникулы в Петипасы.
А мама вытирала тарелки и даже не обернулась.
Только спросила:
– С кем ты говорил, с Людвиком?
– Подай-ка, мать, ножницы. Опять у меня шнурок не развязывается, – вздохнул отец. И только потом уже ответил: – С Людвиком! Ярка Людвик как раз уезжает на практику. Тонда сможет пожить в его комнате.
Я не верил своим ушам. В тот же миг я бросился к отцу:
– Папа, о ком ты говоришь? Обо мне?
– А кто ещё у нас в доме Тонда? – буркнул отец, не поднимая головы от шнурка, который никак не хотел развязываться.
– Значит, я поеду на каникулы! – закричал я во все горло. И тут же недоверчиво спросил: – Но, папа, когда же ты успел договориться?
– По телефону. И, пожалуйста, оставь меня в покое – я никак не развяжу шнурок.
Только теперь я почувствовал настоящую радость.
– А у них там есть река?
– Да, Бероунка, – сказал отец.
– А мельница?
– Турбинная.
– И лес?
Отец поднял глаза:
– Не болтай, Тонда, лучше помоги мне.
Но пальцы у меня дрожали. Пришлось позвать на помощь маму.
– А ребят там много?
Наконец шнурок был развязан. Отец снял ботинок и проворчал:
– Знаешь, Тонда, я возьму тебя завтра с собой на работу, и старый Людвик сам тебе все расскажет.
– Тот Людвик, что стоит в караульной?
– Тот, тот! – И больше отец не сказал ни слова.
Он вообще не любит много говорить. И смеется редко. Но, когда со мной приключается что-нибудь неприятное, он всегда меня выручает.
Я ушел в комнату и лег на тахту. Под голову я положил самую мягкую подушку, с вышитыми павлинами. И начал думать о Петипасах. Может, там будет совсем и не хуже, чем на Лазецкой мельнице.
Время от времени я поглядывал в зеркало, которое стояло на мамином туалетном столике, и показывал себе язык. Мне хотелось подразнить себя за то, что я столько времени куролесил понапрасну.
В комнате стоял приятный холодок, в открытое окно струился запах акаций, цветущих на нашей улице. Я решил, что до половины третьего буду лежать на тахте и радоваться.
Но уже в четверть третьего мне пришла в голову новая мысль. Я вспомнил о своей удочке. Я очень её люблю. Бывает, сидишь с удочкой на берегу и даже разговариваешь с ней. Упрекаешь её: мол, долго ли ещё сидеть – рука-то затекла; и не скажет ли она рыбам, чтобы они, наконец, появились.
Я вскочил с тахты, заглянул за шкаф. Удочка на месте. Она была разобрана и связана шнурком. Так и стояла в углу с прошлого года.
– Ну, иди ко мне, бедняга! – сказал я и стряхнул с неё пыль. – Целую вечность не виделись!
Я знал, чего сейчас хочется моей верной подруге. Я развязал удочку и соединил все три её части. В комнате было мало места, поэтому конец удочки я высунул в окно. Удочка так и блестела на солнце, и мне нестерпимо захотелось сейчас же отправиться на рыбалку.
– Мы ещё своего дождемся, – сказал я удочке. – Скоро нас узнают все рыбы в Бероунке.
Удочка дрогнула, словно удивилась. «В Бероунке, говоришь?»
– Ну да, Лужница нам уже надоела, правда? К тому же у Ирки скарлатина. Но в Бероунке тоже будет неплохо, – объяснял я удочке.
В эту минуту кто-то закричал на улице:
– Тонда, клюет!
Я тут же втащил удочку в комнату и, спрятавшись за шторой, осторожно выглянул из окна.
На другой стороне улицы стоял Руда. Он смотрел на наше окно и смеялся.
– Ну как, много угрей поймал?
Тут я окончательно понял, что Руда совсем не разбирается в рыбной ловле. Какой же рыболов станет ловить угрей в три часа дня!
– Ладно, ладно, не прячься! Все равно я тебя вижу! – кричал Руда на всю улицу.
Я высунулся из окна:
– Ты к нам?
– Заглянешь в портфель, и всё узнаешь. – И с этими загадочными словами Руда побежал к двери нашего дома.
Через минуту в передней раздался звонок. Я пошел открывать. Когда я проходил через кухню, отец спросил меня:
– Кто это? Что ещё за гости?
– Это не гости. Это Руда Драбек.
– Опять этот противный парень! И что он все время тобой командует?
Отец не очень-то любит Руду, и Руда это прекрасно знает. Поэтому он очень вежливо поздоровался с ним и, прежде чем войти в кухню, долго шаркал ногами, словно вытирал ботинки о коврик, хотя никакого коврика там не было. Как только за нами закрылись двери моей комнаты, мы облегченно вздохнули.
Руда сразу кинулся к письменному столу.
– Давай мне её по-быстрому, и я помчусь. В другой раз гляди, что суешь в портфель.
Мой портфель был уже у него в руках. Он высыпал из него книги и пожал плечами.
– Здесь её нет. Значит, она где-то в другом месте. Уже полдня я её разыскиваю… Что ты на меня уставился? Я ищу свою хрестоматию. Думал, что ты сунул её в свой портфель.
Говоря все это, Руда вертелся по комнате, оставляя на паркете грязные следы. Маме это обычно не очень нравилось.
– Сядь-ка ты лучше, – сказал я Руде.
Он опасливо покосился на дверь: – Да я только на минутку.
Честно говоря, я был рад его приходу. Ведь не приди он к нам, мне все равно пришлось бы отправиться к нему. Надо же было рассказать, куда я поеду на каникулы. Но сейчас мне как-то не хотелось сразу начинать этот разговор – ещё подумает, что я хвастаюсь.
Руда тем временем сел на стул около тахты и стал разглядывать удочку. Вид у него был как у завзятого рыболова. Он потряс удочку в руке, прищелкнул языком и сказал:
– Ничего штучка. А что ты сейчас с ней делал?
– Да так, немного тренировался.
– Тренировка – дело полезное, – кивнул Руда. Вот тут-то и настал подходящий момент, чтобы ненароком ввернуть словечки о Петипасах.
– Особенно когда придется ловить в незнакомой реке. На этой Бероунке никогда не знаешь, чего ожидать. Об этом скажет любой рыболов.
Но Руда играл с катушкой и не заметил, что я говорю о Петипасах. Тогда я сказал уже громче:
– Ты что-нибудь слышал о Петипасах?
Едва я успел договорить, как произошло что-то непонятное. Удочка выскочила у Руды из рук, задела люстру, Руда стремительно повернулся и схватил меня за плечи. Читал я как-то в книге, что у кого-то там глазе полезли на лоб, и никак не мог себе этого представить. Но в эту минуту глаза у Руды были и вправду на лбу. Он тряхнул меня за плечи и крикнул:
– Что ты сказал, повтори-ка!
Я не успел ответить, отворилась дверь, ив комнату вошел отец. Руда отскочил от меня, поклонился отцу и громко проговорил:
– Добрый день!
– А мы с тобой уже, кажется, виделись, – усмехнулся отец.
Он взял из шкафа галстук и вышел из комнаты.
Все произошло в один момент, но за это время с моим Рудой случилась удивительная перемена. Засунув руки в карманы брюк, наморщив лоб, он бегал взад и вперед по краю ковра.
– Да, здорово тебе не повезло, Тонда!
Я не понял его.
– Такого счастья я не пожелал бы даже… – Руда немного помолчал. – Словом, никому!
Тут уж я совсем растерялся. Вдруг он остановился, обхватил меня за плечи, усадил на тахту и сам присел рядом.