-- Ну и холодина здесь!
-- Центральное отопление доходит только до пятого этажа. А для печки здесь нет места.
-- Охотно верю, -- сказал бедняк. -- К счастью, врач строго запретил мне спать в отапливаемых помещениях. Благодарю вас за догадливость и предупредительное отношение.
-- О, пожалуйста, -- ответил Кюне и прикусил губу. -- Делаем что можем.
-- Остальное время, разумеется, я буду вынужден проводить в общественных местах, -- сказал господин Шульце. -- Я приехал сюда, естественно, не для того, чтобы окоченеть.
-- Как только освободится отапливаемый номер, -- сказал директор, -- мы вас переселим!
-- Это не к спеху, -- примирительно сказал бедняк. -- Больше всего я люблю косые стены. Сила привычки, понимаете?
-- Вполне понимаю, -- ответил директор. -- Я счастлив, что угадал ваш вкус.
-- Действительно, -- сказал Шульце. -- Это вам удалось. До свидания!
Он открыл дверь. Когда директор переступал порог, у Шульце мелькнула мысль: не дать ли ему хорошего пинка?
Однако он овладел собой, запер дверь, открыл слуховое окно и посмотрел на небо. Большие хлопья снега влетели в комнатку и осторожно опустились на одеяло.
-- Это было бы преждевременно, -- произнес тайный советник Тоблер. --Оставим пинок про запас.
Глава седьмая
СИАМСКИЕ КОШКИ
Этот вечер что-то предвещал. Первое недоразумение не должно было оставаться последним. (Истинные недоразумения размножаются, как клетки, --делением. Ядро заблуждения расщепляется, и возникают новые недоразумения.)
Пока Кессельгут надевал смокинг, а Шульце под самой крышей выгребал пожитки из корзины, Хагедорн в блеске своего синего костюма сидел в холле, курил сигарету (одну из тех, что дал ему на дорогу квартирант Франке) и морщил лоб в размышлениях. Ему было не по себе. Если бы на него смотрели косо, он чувствовал бы себя лучше. К плохому обращению Хагедорн привык и знал, как защищаться. Но такое? Он был похож на ежа, которого никто не хочет дразнить. Он нервничал. Почему люди ни с того ни с сего вели себя столь противоестественно? Если бы вдруг взлетели вверх столы и стулья вместе со швейцаром, это удивило бы Хагедорна куда меньше. Он подумал: поскорее бы пришел старик Шульце. С ним хоть знаешь что к чему! Но в холле пока появлялись другие лица. Ужин близился к концу.
Госпожа Каспариус, оставив десерт нетронутым, поспешно выкатилась из столовой.
-- Противная особа, -- сказала Маллебре.
Барон Келлер, занятый компотом, поднял голову, нечаянно проглотил вишневую косточку и вытаращил глаза, словно пытаясь заглянуть внутрь себя.
-- В каком отношении? -- спросил он.
-- Знаете, почему Каспариус так быстро поела?
-- Возможно, проголодалась, -- заметил он мягко. Фон Маллебре зло рассмеялась.
-- А вы не особенно наблюдательны.
-- Знаю, -- ответил барон.
-- Она хочет захватить миллионерчика, -- сказала Маллебре.
-- В самом деле? -- спросил Келлер. -- Только потому, что он плохо одет?
-- Она находит это романтичным.
-- Это называется романтикой? -- спросил он. -- Тогда я согласен с вами: госпожа Каспариус действительно противная особа.
Минуту спустя он засмеялся.
-- Что такое? -- спросила Маллебре.
-- Несмотря на мою общеизвестную ненаблюдательность, я заметил, что и вы очень быстро едите.
-- У меня разыгрался аппетит, -- заявила она сердито.
-- Я даже знаю на что, -- сказал он.
Госпожа Каспариус, шикарная блондинка из Бремена, достигла своей цели. Она сидела за столиком рядом с Хагедорном. Дядюшка Польтер изредка поглядывал в их сторону, и его взор излучал отеческое благословение.
Хагедорн молчал, а госпожа Каспариус живописала сигарную фабрику своего мужа. Она упомянула, ради полноты изложения, что господин Каспариус остался в Бремене, чтобы посвятить себя табаку и присмотру за двумя детьми.
-- Вы позволите мне вставить словечко? -- скромно спросил молодой человек.
-- Пожалуйста!
-- У вас в номере есть сиамские кошки?
Она обеспокоенно посмотрела на него.
-- Или другие твари? -- спросил он еще.
Она засмеялась.
-- Будем надеяться, что нет!
-- Я имею в виду собак или моржей. Или морских свинок. Или бабочек.
-- Нет, господин кандидат, -- ответила она. -- Сожалею. В моем номере я единственное живое существо. Вы живете тоже на четвертом?
-- Нет, -- сказал он. -- Я хочу только знать, почему у меня в номере завелись три сиамские кошки.
-- Можно взглянуть на ваших зверюшек? -- спросила она. -- Я больше всего люблю кисок. Они такие ласковые и в то же время совсем дикие. Какое-то волнующее сочетание противоположностей. Вы не находите?
-- У меня мало опыта с кошками, -- сказал он неосторожно.
Ее глаза сделались фиалковыми, и она заворковала грудным голосом:
-- Тогда берегитесь, господин ученый. Я -- кошка.
К счастью, госпожа фон Маллебре и барон Келлер сели за соседний столик. А через несколько минут Хагедорн очутился в громкоголосом окружении сгорающих от любопытства гостей отеля.
Госпожа Каспариус нагнулась к нему:
-- Боже, какой шум! Пойдемте! Покажите мне ваших кисок!
Такая прыть была ему внове.
-- Думаю, что они уже спят, -- сказал он.
-- Мы их не потревожим, -- сказала она. -- Мы будем тихо-тихо. Обещаю вам.
Подошел кельнер и протянул ему записку. Текст гласил: "Нижеподписавшийся, имеющий отношение к концерну Тоблера, желает встретиться с господином Хагедорном в баре на несколько минут для переговоров. Кессельгут".
Молодой человек поднялся.
-- Извините, пожалуйста, -- сказал он госпоже Каспариус. -- Со мной хочет поговорить человек, который может оказаться для меня очень полезным. Удивительный отель! -- Поклонившись, он ушел.
Красивое лицо госпожи Каспариус светилось незатухающей полуулыбкой.
Госпожа фон Маллебре не дала себя провести. От удовлетворения она впилась пальцами в подлокотник кресла, однака промахнулась и ущипнула барона за руку.
-- Это обязательно, почтеннейшая? -- спросил тот с легким стоном.
Кессельгут напомнил сначала, что они с Хагедорном прибыли в гранд-отель вместе, и поздравил с первым призом конкурса. Затем он пригласил молодого человека на рюмку джина. Они уселись в углу.