К тому же, Волга — это торговый путь с Индией и Персией. Это и хорошее пополнение опустевшей казны, и рычаг давления на английских купцов.
Тут, правда, был один нюанс, грозящий превратиться в большую проблему. В это же самое время навстречу моему войску будет двигаться армия моего тёзки, Фёдора Шереметева. Он как раз, сделав вид, что подчинил Шуйскому Астрахань, начнёт своё продвижение по Волге на север, занимаясь тем же самым, чем будет заниматься и моя армия; очищать реку от мятежного люда. И в то, что мне удастся с ним, договорится, верится с трудом. Очень уж мой батюшка его за близость к Романовым обидел, забрав у Шереметева часть имущества во время гонений на эту семейку и сослав того в Тобольск.
Но до этой проблемы ещё «доплыть» нужно. Без установления контроля над Нижним Новгородом, вся затея прахом пойдёт.
— Что делать будем, Фёдор Борисович?
— Что делать? — оглянулся я на большого воеводу. — Победу над супостатами праздновать. Вели, Иван Иванович, войску лагерем под стенами города становится. Пусть песни поют, веселятся, можешь даже по чарке хмельного мёда воинам раздать. Так, чтобы со стен видели, — уточнил я. — Пусть думают, что сегодня штурма не будет. Притомились мы. Ну, а ночью перед рассветом, поступим, как задумали. Атаки с севера они не ждут. Дурных через Волгу город штурмовать нет. Людишки наготове?
— Обижаешь, государь, — насупился Годунов. — Всё как уговорено было. Людишки на стругах по Волге спустятся, в Оку зайдут да вперёд себя баржу к мосту, что через Оку к Кунавинской слободе ведёт и подведут. А как только взрыв стену с воротами порушит и сами на штурм пойдут. А там уже и мы навалимся.
Надеюсь, что порушит. Иначе столько пороха без пользы потрачу. Так-то я ни разу не минёр.
— Начинайте праздновать, — кивнул я воеводе, давя на корню сомнения. Не получится, что-нибудь ещё придумаем. — И пошли кого-нибудь к воротам. Пусть переговорщиков пришлют. Попробую в последний раз по-хорошему договориться.
Переговорщики пришли ближе к вечеру. К тому времени в лагере во всю царило веселье: воины пили, пьяно хохоча и хлопая друг друга по плечу, тянулись к кострам за подгоревшим мясом. Шум, гам, хриплое пение десятка глоток невпопад. Кто-то из воинов, заметив парламентёров, потянулся к ним, зазывая к костру, рухнул на траву, не добравшись до цели, весело заржал.
— Смотри, как эти двое рожи кривят, — развеселился я, наблюдая за приближением нижегородцев сквозь щель в пологе шатра. — Особенно старик в шубе!
— Знамо дело, — заулыбался Годунов. — Я три сотни твоих рейтар по дороге сюда велел посадить и мёда им вдоволь выдать. Всё равно ты, государь, на штурм им идти не велишь. Хоть какая-то польза будет.
Ага, на штурм. Умный какой! У меня всего один рейтарский полк и есть. Погибнут в уличных боях, где я им замену найду? Я этих то за четыре месяца караколю (манёвр в верховой езде) так до конца и не обучил.
— Обязательно будет, — заверил я боярина. — Они теперь ночной атаки точно ждать не будут. Не удивлюсь, если ещё и на вылазку решатся!
— Ладно, — зашагал я к креслу, играющему на данный момент роль трона. — Послушаем, что скажут. Никифор, впускай.
Рында отдёрнул полог, посторонился, кивнув внутрь шатра, встал позади вошедших.
— Здрав будь, государь!
Приветствуют со всем уважением. И на колени упали, и про титул не забыли. Уже хорошо. Может, всё-таки удастся договориться?
— И вам здравствовать, гости дорогие, — кивнул я в ответ. — Садитесь вон на лавку. Кто таковы будете?
— Я выборный дворянин Борька Доможиров, — огладил бороду старик. — Может помнишь меня, государь? Пять лет назад меня твой батюшка в Касимов воеводой отправил. Ты тогда при Борисе Фёдоровиче состоял.
— Не помню, Борис, — пожал я плечами. — Мал ещё годами был, а людишек возле трона много крутилось. Не обессудь.
— А это Кузька Минин, — кивнул Доможиров на средних лет мужика в добротном кафтане. — Он из посадских людишек будет, но человек в городе уважаемый. Недаром в городской совет выбрали. Вот нас лучшие людишки на поклон к тебе, царь-батюшка и послали.
Я, прищурившись, оглядел будущего спасителя Руси с ног до головы. Мужик, как мужик. Никакой харизмы, позволившей встать ему во главе освободительного движения, не наблюдается. Но встал же! Факты, как говорится, вещь упрямая. Значит, будем с ним работать.
— И с чем послали? — откинулся я на спинку кресла. — Неужто надумали под мою руку пойти. Так то дело доброе. Не хочу я город за измену огню предавать.
— Прости, государь, — неожиданно ответил мне Минин. Так-то лезть со словом впереди Доможирова ему не по чину. — Но лучшие людишки на совете порешили: «Кто будет на Москве государь, тот и нам всем государь». И на том твёрдо стоять договорились. Зачем свой город зорить, царь-батюшка? Прогонишь Шуйского с Москвы, сами тебе ворота откроем.