Князя Михаила новоявленный вяземский воевода уважал. Молод ещё совсем, а своё умение полки в бой водить, уже успел показать. Великим полководцем может стать, если на то Божья воля будет.
И вот сейчас, смотря на вытянувшуюся вдалеке длинную колонну всадников, двигающуюся в сторону города, воевода понимал, что теперь его черёд пришёл, воинскую доблесть проявить. Только вместо славы и милости царской, смерть ему за то единственной наградой будет.
— Эва их скока! — зычно протянул молодой детина из посадских людишек, зачем-то крепко прижав топор к груди. — Силища!
Народ вокруг встревоженно загудел, со всех сторон всё чаще начали раздаваться встревоженные вскрики, грозя обернуться паникой. Колтовский начал уже жалеть, что позволил всему этому мужичью взобраться на стену. А только был ли у него выбор? Шестью холопами с коими он вчера в город въехал да неполной сотней городовых стрельцов с казаками, врага на стене не остановить. Да и стены те обветшали совсем, от крепостного рва лишь одно название осталось, пушки чуть ли не мхом покрылись! Утратила Вязьма боевой задор за ту сотню лет, что Смоленск его от угрозы с Запада закрывал, остепенилась. Вот теперь за то собственной кровушкой платить и придётся.
— Не выстоять нам, воевода, — вновь мрачно пробасил стрелецкий десятник. — Сомнут они нас.
— Сомнут, — буркнул в ответ Колтовский, небрежно смахнув пот со лба. День уже начал клонится к вечеру, но летний зной замешанный на гари сожжённого вчера посада, ещё не спал. — А только выхода, кроме как сражаться, у вас нет. Раз сразу вору, как он к Москве подошёл, не поклонились, добра не ждите.
Вражеское войско, между тем, подошло к Вязьме, брызнуло конными отрядами в стороны, с явным намерением перекрыть все выходы из города, встало сразу за ещё дымящимся пепелищем выгоревшего посада, на глазах обрастая шатрами. Тут и там запылали костры, засуетились холопы, на небольшом холме почти напротив главных ворот начали устанавливать несколько пушек.
— Напоказ лагерь разбиваюсь, — мрачно прокомментировал Степан, старший из холопов Ивана Колтовского, успевший изрядно повоевать ещё с его отцом. — Хотят показать, что не уйдут никуда, покуда город не возьмут.
«Вестимо напоказ», — мыслено согласился с ним воевода. — «Запугать хотят. Ночевать они в городе собираются. Нам и первого приступа не отбить».
Вскоре, ожидаемо, к воротам подъехал парламентёр и предъявил ультиматум, требуя именем царя Дмитрия немедленной сдачи города его гетману, пану Яну Петру Сапеге, грозя в противном случае предать Вязьму огню и разорению.
Мужики на стенах заволновались, испуганно поглядывая в сторону воеводы, собравшиеся у ворот под стеной бабы запричитали, сдвинулись плотнее, словно ища защиты друг в друге. Где-то в толпе, очевидно уловив витающее в воздухе напряжение, густо замешанное на страхе и безнадёге, громко заревел малыш.
— Господин, — сунулся к Колтовскому пожилой мастеровой с насаженной на палку косой. — Может, и вправду, ворота откроем? Побьют ведь всех нехристи. Как есть побьют!
— Можно и открыть, — жестом остановил воевода, сунувшегося было к мужику Степана. Тут кулаками делу не поможешь. Видно же, что большая часть посадских с предложением согласна. У всех семьи. Никто умирать не хочет. Тут и до бунта недалеко. — Ты кто таков будешь, мил человек.
— Андрюшка я, сын Михайлов. По гончарному делу промысел веду.
— А семья у тебя есть?
— А как же, боярин. Жена, сын, две дочери. Всё как у людей.
— Ну, тогда можно и ворота открывать, — повысил голос Колтовский, роняя слова в звенящую тишину. Люди вокруг замерли, напряжённо вслушиваясь в завязавшийся диалог. Даже ревущего внизу ребёнка как-то по-быстрому успокоить успели. — Будет с кем воинским людишкам потешится!
— Чего⁈ — опешил бородач.
— Вот тебе и чего! — взорвался воевода, сбросив маску напускного спокойствия. — Ты что не слышал, что этот литвин сдачи города потребовал⁈ Сдачи, — с нажимом выделил слово Колтовский, — а не просто городские ворота перед ними открыть. Они сюда грабить, насиловать и убивать пришли. Они же не лучше татарвы будут!