— Не была! — зло отрезала Лизка. — В послушницах почти полгода проходила. Задурила матушке-игуменье голову и сбежала, как только случай представился. Уж лучше в прорубь кинуться, чем за монастырскими стенами жить. Да только далеко уйти не дали. Вот только речь сейчас не обо мне, — оборвала сама себя царица. — С тобой что делать будем?
— Стреляй, — скрестил руки на груди, литвин.
— Стреляй, — недовольно фыркнула Лизка. — Выстрелить — дело не хитрое. Вот только дальше, что я делать буду? — рука с пистолем безвольно опустилась на кровать. — Куда не кинься, отовсюду смерть в глаза смотрит. Ты думаешь, я не понимаю, что обречена? Не важно кто победит; Годунов или Ружинский с Сапегой и Заруцким. Мне всё равно не жить. Это «царик», — назвала своего мужа презрительной кличкой царица, — ещё на что-то надеется. Я нет. С самого начала знала, что эта дорога в могилу ведёт.
— Почему же согласилась?
— А выбор небольшой, — недобро оскалилась ЛжеМарина. — Либо в царицы, либо в монастырь на строгое держание до самой кончины. Уж лучше смерть!
— И что же ты хочешь?
— Ряд с Годуновым заключить! Я всеми силами ему победу над «муженьком» одержать помогаю и после публично в нашем с ним воровстве каюсь. А он меня за то помилует, моё дворянство подтвердит и дозволит со всем моим имуществом в немецкие княжества отъехать.
— Зачем тебе к немчинам? — удивился Янис.
— Приму протестантство да жить буду, — пожала плечами царица в ответ. — Там женщинам вольнее живётся. Муж рассказывал. Настоящий муж, а не этот, — уточнила она. — С посольством в тех землях был. Так что, можешь мне царскую милость обещать?
— Умом тронулась⁈ — отшатнулся литвин. — Я Фёдора больше двух лет не видел. Не знаю даже, как он меня примет. Как я такое могу обещать?
— Так пошли к нему весточку обо мне да спроси, — пожала плечами Елизавета.
— Да с кем я ему весточку пошлю⁈ — начал злиться Янис. — Нет у меня здесь верного человека, чтобы с таким посланием к государю отослать.
— Я найду с кем отослать, — в раздумье закусила губу царица. — Ты, главное, напиши, — Елизавета, сунув пистоль обратно под подушку, склонилась над Чаплинским. — Помоги этого отсюда вытащить.
— А что будем делать, когда он проснётся?
— Не проснётся, — покачала головой Лизка в ответ. — Перепил видно ротмистр на пиру. Каждый день кого-нибудь хоронят.
Глава 17
28 сентября 1608 года от рождества Христова по Юлианскому календарю.
— Что, государь, так и будем до морозов под этими стенами стоять? Уже две недели прошло, как к городу подошли.
Мысленно вздохнув, отворачиваюсь от мощных, деревянных стен, с немым вызовом тянущимся вверх, оглядываюсь на свою свиту.
Все здесь. Все вслед за мной увязались, будто и других дел ни у кого нет. И ладно, я ещё могу понять присутствие здесь Никифора, Ефима и Подопригоры. Первый, как-никак во главе моей охраны стоит; второй, видимо, по негласной договорённости с тем же Никифором, взял на себя внешнюю зону охраны (всё же единственным, пока, рейтарским полком я дорожу и держу при себе, не допуская до мелких стычек); а Яким только вчера из разведывательного рейда в сторону Коломны вернулся. Ему на смену Тараско со своей тысячей, шерстить по окрестным лесам, выдвинулся. Вот Подопригора и отдыхает.
Но Жеребцов с Колтовским, Годунов, Порохня, Кривонос с Севастьяном Шило, Мизинец. Они что здесь забыли? Поглазеть на московские стены и без меня можно. Лучше бы за порядком в своих полках следили. А то, вон в одном из полков Кривоноса копейщики где-то бочонок с медовухой раздобыли, напились и передрались между собой. Чуть было до смертоубийства дело не дошло!
— И что ты предлагаешь, Давид Михайлович?
Жеребцов в этом походе на Москву был назначен большим воеводой (пришлось поговорить «по душам» с Иваном Годуновым, клятвенно пообещав, что его место возле трона незыблемо и убедив взять под своё командование дворянскую конницу), если кому и предлагать, то в первую очередь ему.
— Зажечь город. Осадный наряд с Суздаля и Переяславля уже подвезли. Вот и испробуем те огненные гранаты, что по твоему указу, Фёдор Борисович, мастеровые в Устюжне сделали. Город запылает, сразу ворота откроют!
— Может и откроют, — усмехнулся в бороду Иван Годунов. — А только нам ли? Осерчают москвичи за поруху и вора с ляхами в город впустят. Тогда как?
Я лишь усмехнулся, мысленно соглашаясь со своим дворецким. И дело тут даже не в том, что горожане со вторым Димкой против меня могут объединиться (хотя и такой вариант я не исключаю). Просто специально сжечь собственную столицу? Я вам не Нерон какой-нибудь! Мне потом этого до конца моих дней не простят; всё вспоминать будут.