— Ну разумеется, это все меняет! — сказала она в ответ на его последние слова. И после некоторых раздумий, вновь принялась допытываться: — Так, значит, вы хотите, чтобы я от вашего имени сообщила вашей матери, что вы требуете немедленной и фактически полной реституции?
— Да, прошу вас. Вы окажете мне огромную услугу.
— Что ж, хорошо. Вы подождете?
— Ответа maman? — Оуэн ошарашенно уставился на нее; его все сильнее лихорадило от препарирования их семейного дела. — А вам не кажется, что, если я останусь ждать, она только пуще разозлится — подумает, будто я хочу заставить ее решать сплеча.
Фледа задумалась.
— То есть вы этого не хотите?
— Я хочу обращаться с ней как требуют приличия, понимаете? А не так, что я даю ей час-другой и точка!
— Что ж, — сказала Фледа, — в таком случае, раз вы не станете ждать, до свидания.
Это, кажется, опять было не то, чего он хотел.
— Может, вам тоже не нужно выкладывать ей все вот так, сплеча?
— Просто я думаю, ей уже не терпится… ну, вы понимаете, узнать, о чем мы с вами говорим.
— Что ж, — сказал Оуэн, опуская взгляд на перчатки. — Я могу дать ей день-два, пожалуй. Оставаться здесь на ночь я, конечно, не собирался, — продолжал он. — Здешняя гостиница наверняка та еще дыра! Как ходят поезда, я изучил досконально — ведь я не предполагал, что вы окажетесь здесь. — Почти одновременно со своей собеседницей он заметил в своих словах отсутствие видимой связи между следствием и причиной. — То есть, я хочу сказать, потому что в этом случае я, может, подумал бы, не задержаться ли здесь. Я подумал бы, что смогу поговорить с вами спокойно и обстоятельно, не то что с матушкой!
— Да мы ведь уже поговорили, и куда как обстоятельно! — улыбнулась Фледа.
— Ужас, сколько всего наговорили, правда? — Не беда, что прозвучало это глуповато — она ничего против не имела. Он хоть и не мастак говорить, но ему было что сказать; и может, он оттого и медлил с уходом, что смутно чувствовал неискренность ее попыток поскорее его выпроводить. — Хочу просить вас об одной услуге, — обронил он напоследок, как будто услуг, о которых он мог просить, было не перечесть. — Пожалуйста, не говорите ничего о Моне.
Она не поняла.
— О Моне?
— О том, что это она считает, что maman зашла слишком далеко. — Фраза звучала не очень вразумительно, но Фледа поняла. — Не должно создаваться впечатления, будто что-то исходит от нее, хорошо? А то с maman будет еще хуже.
Фледа как никто знала, насколько хуже, но из деликатности сочла за благо оставить его слова без подтверждения. И кроме того, она уже с головой ушла в размышления, как сделать так, чтобы «с maman» было лучше. Пока ей ничего на ум не шло; оставалось надеяться на внезапное озарение, когда они расстанутся. Ах, конечно, есть спасительное средство, но о нем и помыслить нельзя; и тем не менее в мощном свете беспокойного присутствия Оуэна, его встревоженного лица и неугомонного топтания по комнате, это средство несколько минут маячило перед ее мысленным взором. Она сердцем чувствовала, что, как ни удивительно, несмотря на понятную жесткость его требований, несчастный молодой человек в силу целого ряда причин, измученности, брезгливости уже и сам готов отказаться от всех своих притязаний. Боевой запал для сражения с матерью у него весь вышел — он был явно не в форме для драки. У него нет ни природной алчности, ни даже особенной разгневанности; у него нет ничего, чему бы его ни подучили, и он изо всех сил пытался усвоить урок, от которого ему теперь так тошно. У него есть свои прекрасные, тонкие качества, но он упрятывает их подальше, как подарки до Рождества. Он пустой, недалекий, жалкий — игрушка в чужих руках. Если точнее, в руках Моны, и даже сейчас эти руки увесисто лежат на его крепкой, широкой спине. Отчего же ему поначалу так нравилось ощущать на себе это прикосновение? Фледа отогнала от себя праздный вопрос, не имевший отношения к ее насущной задаче. Задача состояла в том, чтобы помочь ему жить как джентльмену и довести до конца начатое; задача в том, чтобы восстановить его в правах. И не важно, что Моне даже невдомек, чего она лишила себя.
— Разумеется, я не стану упоминать Мону, — сказала Фледа, — в этом нет ни малейшей надобности. Вам самому нанесен ощутимый урон, и ваши требования вполне этим оправданы.