Посему, Данилушко, я уже келарский чин с себя сложил, и испросился у освященного собора ехать в монастырь Соловецкий на покаяние, а вернее сказать во изгнание. И ты, если не хочешь худшую долю восприять, откажи имение свое дому чудотворца, и собирайся без мешканья, и с женою поезжай в Александрову Слободу. Там я тебя буду ждать, и оттуда мы вместе в Соловки поедем.
В Соловках у меня есть знакомцы добрые; с ними я писаниями уже обослался; встретят нас с ласкою, и житие наше устроится безбедно и сносно. Ежели денег достанет, купите шубы и иных теплых портов поболее, ибо там зимы студеные».
Так залетели мы с Настёнкой в Соловки. Житие наше здесь, по слову Аврамиеву, беспечально текло; жили мы зимою в слободе монастырской, летом же на малом пустынном островке в уединении промышляли семгу и треску и сельдей для братии.
По смерти же Настёнкиной возложил я на себя ризы иноческие, и не осталось мне в этой жизни иного утешения, кроме преданного служения Богу всемилостивому, на него же единого уповаю. И за веру истинную мне умереть вовсе не страшно.
И все мы здесь, соловецкие сидельцы, радостно такую смерть воспримем. А смерти не избежать нам, ибо богоотступники тесно нас облегают и помалу нашу силу превозмогают; к ним же во всякое время подмога ратная и запасы проходят без претыкания, а нам помощи ждать неоткуда, только от Бога всевышнего.
Ты же, Господи, видишь готовность нашу и хотение умереть за тебя единого, и милостиво попускаешь хотению нашему исполниться.
За то тебе слава вовеки.