— Юра, может быть, ты сухариков переел?
— Я его отпустил.
— Зачем?
— Чтобы выйти на контакт с преступниками. Таким было условие.
— Так. И что же? Вышел?
— Вышел. Мой человек сейчас у них.
— Что за человек?
— Проходивший по делу об ограблении одного акционерного общества, а также свидетелем по пулковскому убийству.
— Так. Как его?
— Пуляев.
— И что же? Он так и пошел?
— Естественно, не так. Я его готовил на конспиративной квартире. Курс молодого бойца.
— Нет. Пошел-то он зачем? Там же смерть над ним висит и клювом помахивает.
— Я его пообещал сдать фирме, у которой он украл деньги. Они от денег отказались. Черная наличка.
— Так. И где они? Деньги.
— Вещдоки. Где и должны быть. Если парень вернется живым, дадим ему на жизнь и пусть едет.
— Куда?
— В Астрахань.
— А почему туда?
— Он там не был никогда. Посмотреть хочет.
— И дальше что?
— Дальше, если не арестуете, пойду туда, откуда пришел Хохряков.
— А откуда он пришел?
— А вот это я не очень хорошо знаю. Схожу, а там посмотрим.
— Что я отвечу по этому поводу? Я тебя действительно звал, чтобы допросить и арестовать. У тебя с головой-то все в порядке?
— Не все, наверное. По делу проходит колдун. Однажды он заколдовал меня. Я уснул и не видел, как колдун Телепин пришел за своими книгами.
— Какими книгами?
— Волшебными.
Генерал был заслуженным боевым работником. Он знал, что Зверев говорит правду, правду, и одну только правду. Он даже в колдуна поверил. Он не знал только, как ему выпустить Зверева из кабинета. Его ареста и передачи сегодня же следователям Генпрокуратуры требовали из Москвы. Министр сменился после кончины Иоаннова. И более того. Он подозревал, что Зверев в конце концов дело раскрутит. Только вот как быть с лучшей певицей всех времен и народов? Генерал знал отчетливо и наверняка, что ее уничтожат вместе с семьей, и сделают это опять блистательно. Тогда и ему не сидеть в этом кабинете. Оставалось или бежать вместе со Зверевым в сопредельную страну, или застрелиться.
— Что тебе нужно, Юра, для победы?
— Прежде всего выйти отсюда.
— Допустим. А потом?
— Вы уверены, что нас никто не слушал?
— Абсолютно.
— Нет ничего абсолютного.
— Нас никто не слушал, Юра. Я перед твоим приходом делал проверку. «Жучков» нет. Шторы у меня специальные. Экранируют снятие звука со стекла. Что делать-то будем? Передадим все это туда, наверх?
— Они ничего сделать не смогут. Только дров наломают. И дверки закроются. Я тогда не жилец. Я слово дал.
— Что за колдун?
— Настоящий. Не шарлатан.
— Потусторонние силы, что ли?
— Получается, что так.
— И что он?
— От него очень многое зависит. Без него мне туда не войти.
— Так. Что будет с Емельяновой?
— Я попробую их уговорить.
— А для этого я должен тебя отпустить.
— Естественно.
— Вот что. Я тебе времени даю одни сутки.
— Одних мне мало. А потом что?
— А потом арестую.
— А я не дамся.
— Сейчас выйдешь из кабинета. Я официально установлю за тобой наружку. Это нормально. Вроде бы ты после разговора должен задергаться. Допустить ошибку. Вывести нас на твоих подельников.
— А я от наружки уйду.
— Тогда меня снимут.
— И что же делать?
— А вот ты уж постарайся. Будь под колпаком. Да и не одним. Дело сделай. Живым останься. А потом получи звезду на погоны и оклад сверху. Или ты что-нибудь другое предлагаешь?
Снег, теплый и милосердный, нашел Зверева, опустился к нему, обласкал. Это был не тот снег, преждевременный и зыбкий, что приходил к нему в Литве. Тот был липким и чужим. Снег этого мига просветленного, мига падения ниц, опускался с неба, словно маленький Бог, без колесниц, без соглядатаев и одежд. Снег этот будет падать, знал Зверев, три дня на крыши, сочащиеся холодом, пока в них не зашевелится тайное тепло, ведь все-таки это не листы железа и брусья. Это скорлупа жилищ. Будь благословенна, крыша, и будь ты проклята. Потом снег идти перестанет, немного устав, и тогда те, кто еще может слышать музыку иных сфер, поймут, что посвист ветра в вентиляционных окошках, лязг плохо закрепленной жести и прочая музыка небесных полусфер — это блистательная фуга с листа, которую играют для них сиятельные артисты. И в постылые комнаты, в которых любили и ненавидели, пили и протрезвлялись, из которых выносили на полотенцах гробы и где праздновали свадьбы, на время возвратятся печаль и тепло. И тогда услышавшие эту музыку поймут, что когда-то они были красивыми не в меру, что время то не вернется, да и это-то уже кончается. И тогда услышавшие придут в белые скверы, где вожделенные пальцы черных дерев подняты к небу, и вспомнится, что когда-то, может быть даже не в этой жизни, они уже здесь были и где-то недалеко прячется прошлая и ясная вера вместе с невознесенными душами, пересиленными грехом и гордыней. В этот тронный и робкий миг русского снегопада вокруг бело так, что смотреть на это больно. Снег пал на жилые коробки и уже не сможет взлететь. Он станет мутной и грязной водой. Иначе зачем существует круговорот воды в природе? Самый божественный и светлый закон. Но прежде придет черед дороги в ад канализационных труб и черных туннелей. И только потом очищенные и познавшие в очередной раз истину воды воспарят…