— А чего ты раскомандовался?
— А тебя не только в органах нет. Тебя нет вообще. Ты кремирован. И потому слушайся меня. Я тебе плохого не пожелаю.
— А Белкина твоя — твердый человек, не проболтается?
— Тогда она не расселится никогда. Тогда ее вообще выселят, а может, и дело возбудят какое. Найдем причину.
— Жестокий ты, Вакулин, человек.
— Дело надо делать. Не век же тебе в трупах ходить. Вот паспорт тебе. Ревякин Виктор Абрамыч.
— Другого не нашел?
— Тебе нужно — ты сам ищи.
— Водка есть?
— Тебе не водку, а аспирин и под бок к Зинаиде Ивановне. Чай с медом хорошо.
— Ты почему ведешь себя, как совершеннейшая свинья? Вернусь в отдел — я тебя в бараний рог сверну. Разболтались там без меня.
— С Зинаидой Ивановной встретишься в комнате семьдесят семь. Их всего пятьдесят, но на эту однажды озорники прибили табличку. Так и осталось. Она тебя ждет. Легенду придумаете сами. Да и не нужна она. Там все личности легендарные.
— Мне приступать?
— А про Ефимова ничего не хочешь узнать?
— Внедрил?
— Послал на внедреж. И что ты думаешь? Провели его, уже в другой ночлежке, «Дом» называется, через оздоровительный труд, присматривались. Потом отправили на стадион.
— Куда?
— На стадион одного завода. Там у них тесты какие-то, заставили бежать десять километров. Он сломался, не добежал. Отсеяли.
— А те, кто добежал?
— А те, кто бежал особенно хорошо и проявлял силу воли, больше в городе не появились. Их увел какой-то мужик. Его зовут Охотоведом.
— И где сейчас Ефимов?
— Там, где и должен быть. Чердаки чистит. С другими бомжами.
— И что ты думаешь про Пуляева?
— А Пуляев добежал. У него второй разряд по легкой атлетике. Правда, в далеком прошлом.
— И куда он добежал?
— Ефимов сейчас крутится вокруг тех, кто бегал. Им еще и деньги за это платили. Говорили, что для медицины.
— Чушь какая-то…
— На Охотоведа этого есть что?
— Я не могу засвечивать нашу версию. Ищу. Идентифицирую.
— А как ты думаешь, откуда у них деньги? На все эти фокусы с гостиницами, стадионами? Деньги чьи?
— А вот это нам неведомо.
— Я пойду, пожалуй.
— Иди. Вокруг «Праздничного» баррикады строят. На кону престиж державы.
— Суки гнойные. Это педики престиж? Кастраты-плясуны?
— Ты просил, я ответил.
Зверев доехал до Канонерки на такси. Автобус-призрак был ему сегодня непосилен.
Дом сорок четыре светился окнами, похлопывал дверью, принимая и выпуская обитателей. Попросив остановить такси у гастронома, Зверев прошел последние пятьдесят метров и потянул на себя ручку двери.
— Вы к кому? — встрепенулась бабулька. Рядом с ней в комнатке два на три, где телевизор старый, едва живой, столик с телефоном и цветок в кадке, сидели две девицы, одна в халате, другая в трико.
— В семьдесят седьмую.
— И к кому же? — кричала хранительница нравственности через полкоридора, так как Зверев не останавливался.
— К гражданке одной.
— К какой? — не унималась бабка, а Зверев уже поднимался на второй этаж, на третий. Он знал, как идти. Вакулин нарисовал план здания на листке в клетку и показал все двери, ходы и выходы. Голос бабульки стих.
Когда Зверев стучался в дверь, слева по коридору третья по левой стороне, голова бабульки показалась вновь, потом, убедившись, что Зверева впускают, убралась, что он отметил с удовлетворением.
Зинаида Ивановна, женщина, несомненно интересная, но несколько великоватая, предложила ему раздеться.
— Я немного приболел. Мне бы в душ, чаю, аспирину и поспать. А делами завтра займемся.
— Как скажете.
— Душ где у вас?
— Направо по коридору. Подождите, я пойду посмотрю, может, занято.
Она вернулась через полминуты.
— Занято. Подождать надо.
Потом бегала еще раза два-три. Наконец объявила, что душ свободен.
— У меня ни полотенца нет, ни чего другого. Дай взаймы.
— Безвозмездно.
Зверев получил большую махровую простыню, новые мужские трусы, резиновые тапочки для душа и комнатные — для дальнейших перемещений. А также мочалку, зубную пасту и щетку, от чего повеселел.
В душе пахло шампунем и потом. Шпингалет закрывался с трудом. Дверь нужно было потянуть на себя, потом с силой двинуть штырек направо. Открывалась дверь после толчка плечом.
Горячая вода стекала из жестяной дырки под потолком, в семьдесят седьмой комнате Зинаида Белкина накрывала на стол, мучаясь от того, предлагать ли милиционеру Виктору Ревякину водку и нужно ли спать с ним сразу или подождать. То, что спать придется, она не сомневалась, но и не видела в этом ничего плохого.