Его отец, смолоду работавший руками, в конце концов сумел осесть в Иордании, где у всей семьи, а в особенности у Халиля, способного мальчика, который всегда получал хорошие отметки и окончил колледж (что стало предметом гордости всей семьи), жизнь наладилась. Однако в Иордании найти работу было трудно, и Халиль, едва успев жениться, уехал с женой в Кувейт, где удалось устроиться преподавателем. Потом его повысили до заведующего кафедрой, и он готов был уже провести остаток дней в безопасном и здравом Кувейте с его умеренной политикой и процветающей на нефти экономикой. Но тут к ним вторгся иракский лидер Саддам Хусейн со своей Республиканской гвардией, и с августа 1990 года началась шестимесячная военная оккупация, грабежи и война. А в девяносто первом, после того как возглавляемая Соединенными Штатами международная коалиция нанесла Ираку поражение, власти Кувейта тут же выдворили из страны больше трехсот тысяч проживавших в ней иорданцев — за то, что Иордания поддерживала в этом конфликте Ирак. Кое-что из фамильных драгоценностей Халилю аль-Балави удалось сохранить, но за время между оккупацией и высылкой из страны всю остальную собственность он утратил.
Оказавшись снова в Иордании, он как-то ухитрился продержаться, пока дети не окончили колледжи, и надеялся, что теперь пойдут времена поспокойнее, он поживет наконец в довольстве среди счастливых и успешных детей и внуков. И вот, извольте радоваться! Пол века мытарств и несчастий, оказывается, ничто по сравнению с болью, что сидит теперь у него в груди.
Такси подрулило к тротуару улицы Урвы ибн аль-Варда, Халиль аль-Балави торопливо вылез и впереди старшего сына вошел в дом. В гостиной на черной софе, стоящей между шкафами полными отцовских книг, сидел Хумам.
— Салям алейкум, Хумам, — приветствовал его отец. — Мир тебе.
Хумам не сказал ничего. Даже взглянуть отцу в глаза и то не смог себя заставить.
Посидели в молчании. В конце концов, Хумам заговорил, по-прежнему не поднимая головы.
— Я смыл позор с нашей фамилии, отец, — сказал он.
— Хумам, тебе не надо было этого делать, — отозвался старик. — Наша фамилия ничем не запятнана.
Прошел не один день, прежде чем Хумам сказал своим домашним следующее слово. Его отец верил, что рано или поздно сын сам расскажет, что случилось, и не торопил события. Прошло пять дней, потом неделя. Однажды они опять оказались с глазу на глаз в гостиной, и тут Халиль аль-Балави не выдержал.
— Они там били тебя? — тихо спросил он.
Хумам поднял голову, решившись — наконец-то! — встретиться взглядом с отцом. Его щеки горели, а когда он заговорил, арабские слова звучали как едва слышный свистящий шепот.
— Нет, — сказал он. — Но меня унизили.
5. Осведомитель
Иордания, Амман — 8 февраля 2009 г.
Али бен Зеид втиснул объемистый зад в офисное кресло и, нахмурясь, уставился в экран монитора. Недописанная страница файла была уже помечена грифом «секретно», но он должен был ее как-то закончить, сделать какой-то вывод — знать бы какой! Заглавие докладной записки, если перевести с арабского, звучало как «Оценка» или «Суждение»; записка касалась личности Хумама аль-Балави и по содержанию была пустой и формальной. Кроме, разве что, последнего, завершающего абзаца.
Каков возможный потенциал объекта? Вот в этом-то и весь вопрос!
Бен Зеид был утомлен — сказывался ненормированный рабочий день: как и всем в Мухабарате, ему приходилось работать в самое дикое время суток, к тому же давили на мозги трудные неразгаданные дела. Кстати, и это тоже. Ему изрядно досаждало, что он не может даже толком пообедать с женой, не говоря о том, чтобы уехать куда-нибудь на медовый месяц, а ведь он это обещает ей уже чуть не год.
Низкое февральское солнце залило золотым сиянием его служебный кабинет на четвертом этаже, пустив по монитору блики, мешающие различать буковки на экране; в комнате стало жарко и душно. Бен Зеид отвернулся от монитора и снова взял в руки папку с личным делом Балави. Принялся читать.
Хумам аль-Балави в конце концов заговорил.
Начал на третий день, еще в тисках Мухабарата, продолжил и на свободе — во время нескольких тайных встреч на нейтральной территории; выдал многих и с «Аль-Хезбы», и с других джихадистских сайтов. Рассказал все, что знает о сети радикальных блогеров и о том, кто их финансирует. Он говорил так открыто и легко, что цепи и наручники с него почти сразу сняли, а допросы превратились в непринужденные беседы. Зато потом, в камере, сидел с пылающим лицом, весь сжавшись, и временами обхватывал голову руками, словно еле сдерживая распирающие его чувства.