У меня прямо уши на голове зашевелились. Едва сдержался, чтобы зубами не заскрежетать от злости. Это что ж выходит? Белобрысый тоже враг? Хотя и так ясно было, что эта немощь не так проста, как кажется. Но зачем он чахлу обманывает?
— Драконица в Иостриуме, без денег и охраны, путешествующая в сопровождении одного орка. Согласись, это повод на время отвлечься, — эльф произнес это все так, словно малому ребенку открывал простые истины. А потом снова вернулся к своему прежнему тону разухабистого придурка: — Я ее ручного зелененького спасти собирался, как случай подвернется. Но подвернулся ты, и мне даже напрягаться не пришлось.
— Да, повезло тебе со мной… — ехидно отреагировал вампир.
— Иногда ты появляешься очень даже вовремя, — точно так же насмешливо ответил ему эльф. — И исчезаешь тоже…
А спустя еще полминуты белобрысый, не повышая голоса, спокойно так выдал:
— Тебе мама не говорила, что подслушивать нехорошо? Вылезай, зелененький, выскажись, пока на части не разорвало!
Ка-арис:
Проснувшись, я где-то минуту пыталась сообразить, почему лежу в мешке голая. Но потом резко вспомнила… все! И лешего, и как я чуть не умерла. И то, что эльф знал, как меня спасти, а я сама — нет.
Зато я поняла, как Тха-арис выжил, осваивая смену ипостаси. Конечно, он научился сдерживать свои эмоции настолько, что иногда казался бездушной каменной статуей. Но теперь мне стало ясно, почему отец так любил заниматься с ним на берегу озера.
И ведь ни слова мне никто не сказал!
— О, проснулась, крошка? Держи! — Эслентейн положил рядом со спальным мешком всю мою одежду.
— А где Синдр? — поинтересовалась я, заодно натягивая на себя короткие штанишки, не доходящие даже до колен. Потом пришла очередь платья, а сапожки я натянула уже после того, как вылезла из мешка и уселась на бревнышко рядом с эльфом.
— Пошел проветриться, — ухмыльнулся в ответ на мой вопрос Эслентейн. — Завтрак в постель? — с непередаваемым галантным ехидством уточнил он, пока я еще возилась с платьем. Но вручил мне тарелку с жареным мясом только после того, как я закончила обуваться. — Кушай, крошка. Скоро уже поедем дальше.
— А вы? — уточнила я, оглядываясь вокруг. Ни котла, ни других тарелок не было.
— А мы уже поели. Зелененький как раз пошел посуду мыть. Раз нам леший теперь за нервный стресс задолжал, надо пользоваться, — подмигнул мне мужчина.
Я сначала полюбовалась, потому что пока его лицо не было скрыто капюшоном, а потом задумалась. Да, Эслентейн, конечно, безумно красивый и выглядит почти ровесником, но в том-то и дело, что на самом деле он, скорее всего, старше, сильно старше.
Ведь он не полукровка, а истинный древний.
Драконы прекрасно чувствуют внутреннюю суть, природную. Поэтому нас никакими иллюзиями не обманешь. А раз Эслентейн — истинный, значит, родиться он должен был еще до исхода эльфов…
Или… его семья зачем-то осталась? Такое ведь тоже возможно. И тогда он действительно мой ровесник. Его страсть к странному ядовитому напитку легко объясняется как раз тем, что он рос среди людей. А плащ и кинжал перешли к нему от отца…
— Крошка, ты о чем задумалась?
Пока я размышляла о том, кто же он, навязавшийся мне в спутники странный мужчина, Эслентейн успел загасить костер и даже свернуть наш спальный мешок.
— Думаю, сколько тебе лет, — призналась я. Иногда, чтобы получить честный ответ, лучше всего задать прямой вопрос.
— Во время великого исхода эльфов я был примерно таким же наивным ребенком, как ты. — В этот раз усмешка у Эслентейна вышла не очень веселой.
Значит… Ледяные грани! Ему примерно лет пятьсот? Интересно, сколько это по меркам эльфов? Для высшего дракона это взрослый зрелый мужчина, готовый к тому, чтобы продлить свой род.
Тха-арису еще далеко до зрелости, он совсем недавно перешагнул за черту юности. Ра-аброн — муж На-арис — с натягом может считаться зрелым. Но с продлением рода у них с сестрой что-то не складывается, а может, они вообще пытались создать видимость попыток исключительно ради моего отца.
Для детей высших, не получивших вторую ипостась, пятьсот лет — это много. Обычный дракон живет от силы тысячу, человеческие потомки и того меньше. То есть для двух моих старших сестер, рожденных после На-арис, пять сотен — это дряхлая старость. Они и так уже… не очень молоды.