Тут, в этой комнате, на ложе, сидела его жена и молча глядела на него. Это место он выбрал сам. И останется здесь, пусть даже погибнет — и Диона возненавидит его.
Луций расстелил на полу простыни и завернулся в них. Диона не препятствовала ему. Насколько он видел, жена спала всю ночь. Он же едва сомкнул глаза: боль в сердце была слишком невыносимой.
Но он все вынесет. Он уже давно сделал выбор. И не отступится от него.
39
Все это долгое знойное лето Антоний вел войну на болотах и опаленных солнцем равнинах Акция. Теперь же сражение перекинулось на море — против флота Агриппы; и он углублялся в Грецию, забирая мужчин из городов и селений для пополнения своих легионов и команды кораблей. Многие из его воинов уже заболели и умерли среди выгребных ям и малярийных болот, в которые превратился его лагерь. Однажды Антоний даже отправился за рекрутами сам. Он уже не раз посылал Деллия набрать пехотинцев в Македонии, и тот прихватил на север пол-армии, тогда как Сосий, его флотоводец, разомкнул кольцо их ловушки в заливе и всеми силами обрушился на Агриппу.
Сосий почти победил — и они были почти свободны. Но Агриппа оказался ему не по зубам.
Это был мудрый план, достойный полководцев Антония; уйти по суше, уйти по морю, воссоединить две армии и обрушиться на врага словно из ниоткуда. Тогда Клеопатра, добрая половина армии и большая часть его флота остались бы в капкане у Октавиана, став одновременно и добычей, и троянским конем. Но план провалился, Агриппа сражался отчаянно. Октавиан — нет. Антоний выманил кавалерию Октавиана, угрожая его линиям морской защиты. И тут его, Антония, кавалерия во главе с полководцем перешла на сторону врага.
Но Антоний отказывался идти на мировую даже после такого вероломства. Он созвал всех полководцев, выставил охрану и сторожевые посты на случай атаки врага, но сосредоточил все силы в своем лагере. Шел месяц, который римляне называли секстилием — когда зной опаляет нещадно, но Сириус уже указывает дням путь к прохладному сентябрю. Долгие месяцы пребывания в походном лагере, здесь, в богами забытом, унылом месте, где нет проточной воды, только из моря, породили зловоние, которое доканывало римлян в это самое худшее лето в их жизни. Солдаты потели в своих доспехах. Царевичи парились в тяжелых монарших одеждах; горстка сенаторов, которые не уползли еще на животе в Рим или к Октавиану, падали с ног под весом шерстяных тог.
Антоний надел парадные доспехи, резко и ярко сияющие под навесом шатра, который соорудили слуги, чтобы дать ему убежище от неистового, злого солнца. Антоний, самый краснощекий и здоровый из всех мужчин, был неестественно бледным; лицо его блестело капельками пота, но он не выказывал ни малейших признаков неудовольствия или дискомфорта. Некоторые из присутствующих искоса поглядывали на Клеопатру, сидевшую возле него на простом стуле, таком же, как и у остальных, — они знали, что царица хранит, защищает своего господина. На ней было прозрачное египетское платье — незаменимый наряд по такой погоде, и знаменитые нагрудные украшения из золота и ляпис-лазури; украшением служили ее волосы, заплетенные в множество кос, как принято у знатных египтянок. Царица Египта казалась сделанной из камня — на нее почти не действовал одуряющий зной.
Антоний стоя принимал первых посетителей и стоял так, пока не появились последние, отставшие: Деллий в безупречной тоге, с измученным худым, но тщательно выбритым и припудренным лицом и пара его друзей. Всех вошедших поприветствовали, усадили и налили им кислейшего македонского вина, которое мог выпить только смельчак, мучимый зверской жаждой, но достаточно крепкого, чтобы отупеть, если употребить его неразбавленным. Антоний изучающе рассматривал их лица. Некоторые встречались с ним взглядом, другие сосредоточили все внимание на вине или на чем-то другом. Кое-кто кашлял, сотрясая шатер глубокими, громкими, трескучими звуками.
— Итак, — сказал, наконец, Антоний. — Нас больше, чем, наверное, думает Октавиан, даже после всех изменений, которые произошли в наших сердцах. Кто-нибудь собирается «уехать» сегодня вечером? Если да, то поспешите. Уезжайте сейчас. Я не проявлю о вас такой «заботы», как об Ямблихе и Постуме, — если только не поймаю после того, как наш совет окончится.