— Эй, там! Вы ослепли? Оглохли? — среди мертвой тишины голос его прогремел подобно грому. — Дайте мне бой!
Молчание… Даже глаза не вспыхнули из-под тусклых шлемов.
— Трусы! Подлые лизуны задов! Поедатели дерьма! Жалкие трусы! Выползайте на бой! Сражайтесь!
Никто из них не выйдет — это было ясно как день. Антоний мог броситься на их копья, бесноваться сколько угодно, — они глазом не моргнут.
— Нет, — сказал он. — Нет, это слишком просто.
Он развернул коня и погнал к своему лагерю.
Все воины ушли, но рабы были на месте. Они стояли возле шатра и высматривали своего господина, а когда тот подъехал, пошли навстречу. Антоний остановил разгоряченного коня, и губы его скривила улыбка.
— А вы не боитесь упустить свой главный шанс на спасение? Дуйте отсюда быстрее — другого не будет. Вы погибнете, и очень скоро. Так умрите, по крайней мере, на правильной стороне.
Большинству из них не нужно было повторять, они рванули в сторону лагеря противника, далеко обегая его стороной, словно он мог проткнуть их, бегущих, мечом. Даже сейчас, парализованный полным отчаянием, Антоний ощутил горечь и скорбь.
Но двое не сдвинулись с места. Один из них был его рабом-телохранителем по имени Эрос, другой — евнухом царицы. Антоний только теперь его заметил. Он спрыгнул с коня и отпустил его на все четыре стороны. Тот немножко побродил вокруг, потом словно вздохнул, нагнул голову и стал щипать траву.
— Ну? — обратился Антоний к евнуху. — Ты принес от нее послание?
— Да, мой господин, — ответил тот, дрожа. — Я имел в вреду… нет… мой господин… она…
По лицу этого существа он понял: случилось то, чего он больше всего страшился. Но ему нужно было услышать.
— Что? Чего она хочет?
— Она… — евнух давился слезами. — Господин, она не может… она мертва.
— Ты что-то путаешь, — сказал Антоний совершенно резонно. — Как она может быть мертва? Она еще далеко не все потеряла. У нее по-прежнему есть Египет.
— Мой господин, царица умерла. Она сказала… она велела передать тебе… смерть лучше, чем Октавиан.
Антоний стоял неподвижно. Да, она говорила так и раньше: жестикулируя, не упуская возможности вставить шпильку по поводу его влажных губ, липких рук и хилого мужского предмета — ничем таким Антоний похвастаться не мог.
Как похоже на нее: мгновенно принять решение и тут же осуществить. Как похоже на нее: расстаться с жизнью, чтобы не видеть поражения своего господина или того, как его место займет Октавиан — на ее ложе и троне.
Совершенно опустошенный и невероятно спокойный, Антоний произнес:
— Ты — как бы тебя ни звали… Возвращайся во дворец. Там безопасней.
Он не стал ждать ответа и даже не взглянул, послушался ли его евнух.
— Эрос, пойдем со мной.
Эрос, преданный слуга, беззвучно плакал. Антоний хлопнул его по плечу.
— Ну, ну, хватит. Перестань. Зайдем в шатер.
Внутри было сумрачно, но свет пробивался сквозь откинутый полог. Все знакомые вещи находились на привычных местах: стол для карты, походные стулья, походная кровать в алькове, вешалка-столбик для доспехов. Парадные, золотые, Антоний хранил во дворце: здесь он держал то, что было действительно нужно для боя — доспехи и оружие, изготовленные специально для употребления по назначению. Он отстегнул меч и повесил на место.
Эрос потянулся к застежкам панциря. Антоний остановил его.
— Нет, не надо, — сказал он и, вытащив из ножен короткий меч, протянул рабу. Рука его дрожала не больше, чем голос:
— Держи. Убей меня.
Эрос уставился на него, как безумный.
— Мой господин…
Антоний сунул ему рукоятку меча и резко сжал вокруг нее пальцы Эроса.
— Бей! Ты знаешь как. Я показывал тебе… достаточно часто.
— Нет! — Эрос рыдал в голос. — Мой господин… господин мой Антоний… прошу тебя…
Антоний ударил его по лицу.
— Бей, Гадес тебя забери!
Внезапно Эрос стремительно нагнулся, воткнул рукоятку в плотно утоптанную землю и упал на меч, вернее, рухнул — и изумительно точно.
Но умер он не сразу. Кровавая рвота хлынула из его горла.
— Проклятие! — глухо простонал Антоний. Глаза его иссушающе горели. — Проклятие!
Конвульсии Эроса стихали, стоны смолкли. Вонь дерьма была внезапной и не оставлявшей сомнений. Антоний закрыл своему рабу глаза, кляня его преданность — идиот, ну почему он не мог убить себя, сначала убив хозяина?
Меч глубоко засел в теле Эроса. Антоний попытался вытащить его, дернул — но без успеха. Наверное, клинок где-то застрял, может быть, между ребер или в хряще. Антоний взял другой меч. Он не особенно нравился ему, хотя и был даром Клеопатры. Рукоятка блестела, мерцая камнями и золотом.