— Действуй, как только я выйду на террасу на втором этаже, — тихо сказал Мар-Априм тому, кто прятался в тени высокого забора. Сказал — и быстро зашагал к дому торговца, где находился Ашшуррисау. Постучал в калитку, приоткрылось окошечко; спокойные чуть раскосые глаза изучили ночного гостя с головы до ног.
— Кто ты?
— Мар-Априм, — назвался ассириец.
Окошко захлопнулось, отворились засовы — гостя впустили.
— Ступай за мной, — сказал рослый урарт, одетый бедно, но опрятно.
Пока шли через двор, Мар-Априм успел осмотреться. Трое находились около конюшни. Двое отдыхали перед входом в дом. Плюс часовой… Итого шестеро. Манук говорил, что здесь не меньше десяти человек. Где остальные? Спят в доме или ушли?
Ашшуррисау встретил его в первой комнате, улыбался, был дружелюбен. Мар-Априм отвечал тем же. Они расцеловались как давние друзья, хотя виделись всего однажды. Было это через месяц после вступления в высокую должность Мар-Априма, здесь же, в Русахинили. Новый мар-шипри-ша-шарри тогда заверил Ашшурисау, что он знает о его заслугах и не собирается ни в чем ему мешать.
Прошли в зал, где был по-праздничному накрыт стол, присели, без проволочек перешли к разговору.
— Уважаемый Мар-Априм, хотел спросить тебя: знает ли Арад-бел-ит о том, что донесения моих лазутчиков уходят в Ассирию, минуя меня?
Об убийствах и исчезновении своих людей Ашшуррисау благоразумно умолчал.
— Увы, в Ниневии произошли большие перемены. Царь при смерти, и вся власть не так давно перешла к Ашшур-аха-иддину. По его указанию тайной службой теперь руководит Скур-бел-дан. Сожалею, что не успел предупредить тебя своевременно.
— Перемены действительно большие, — спокойно сказал Ашшуррисау, наливая вина сановнику, а затем и себе. Ему надо было подумать, сложить мозаику воедино.
«Получается, они убрали всех, кто не захотел перейти к новому хозяину», — понял он.
Мар-Априм словно угадал эти мысли, и поспешно сказал:
— Скур-бел-дан много слышал о тебе, знает о твоих заслугах и полезных качествах, и поэтому надеется, что ты станешь служить ему так же преданно, как и Арад-бел-иту. Однако прежде ты должен поклясться в верности Ашшур-аха-иддину. И, разумеется, рассказать обо всех твоих лазутчиках, осведомителях и других помощниках в Киммерии, Урарту, Ишкузе, Мидии и Египте, а также о завершенных и незавершенных планах.
— Ты преувеличиваешь мои достоинства, — смиренно склонил голову Ашшуррисау. — Я уже немолод. Память стала подводить. Все, что я могу поведать, — то, чем я занимался последние два года в Урарту. А все остальное разве упомнишь? К тому же я давно подумывал о том, чтобы уйти на покой. У меня жена, растет дочь. Пора остепениться…
И не сказал, но подумал: «Да и клятв я никаких тебе давать не буду, пока Арад-бел-ит жив…»
— Понимаю, — с выражением искренней печали на лице согласился Мар-Априм.
После этого, осушив до дна кубок, он позвал Ашшуррисау на террасу, пояснил:
— Уж больно здесь душно.
На свежем воздухе заговорили о сущих пустяках — ранней весне, совершенно незначительных новостях с родины, похотливых женщинах и, конечно же, о собаках, которыми не преминул похвастать мар-шипри-ша-шарри. Ашшуррисау смотрел на него с улыбкой, со всем соглашался, поддакивал, восхищался чуть ли не каждым словом, а сам думал: «А ведь, похоже, ты уже вынес мне приговор...»
— Ну что за беда, — вдруг сказал Мар-Априм. — В доме дышать нечем, а здесь зябко.
— Я прикажу, чтобы погасили очаг.
— Пошли-ка вернемся за стол. Я расскажу тебе, какого великолепного мастифа приобрел на днях.
Хатрас, схватившись за ветку старого платана, легко подтянулся на здоровой руке, мгновенно перенес тело через высокий глиняный забор и, приземлившись по другую его сторону, затаился. Конюшня — в трех шагах. Рядом с ней на скамейке сидели люди Каджа: двое тихо переговаривались между собой, третий спал, уронив голову на грудь.
Скиф бесшумно словно тень зашел к урартам за спину, не мешкая вонзил кинжал в сердце со спины одному, и тут же вторым движением перерезал горло его товарищу. Третий так и умер во сне.
Часового около калитки заслоняла постройка. Те, кто охранял вход в дом, стояли к конюшне спиной. Хатрас пересек двор, подкрался ближе, прячась за какими-то цветущими кустами и, выбрав подходящий момент, с быстротой молнии расправился с обоими. Кто знает, сколько бы еще погибли вот так без малейшего сопротивления, не опрокинь один из умирающих, падая, амфору с вином, и та с грохотом разбилась о каменный пол. Среди ночной тишины это было равносильно раскатам грома.