В начале осени на двадцать четвертом году правления Син-аххе-риба на Ассирию обрушились все беды сразу. В городе Анат, граничащем с аравийской пустыней, вспыхнул мор. За две недели счет умершим пошел на сотни. Все дороги с соседними областями пришлось перекрыть. Южнее, в Вавилонии, от страшного наводнения погиб весь урожай, поднявшаяся вода смела с берегов Евфрата целые поселки. На востоке, в Маннее, вспыхнуло восстание — в нескольких городах сразу были перебиты ассирийские гарнизоны и бунт грозил перекинуться на Мидию. А месяц арахсами принес сообщение из Табала. В битве, которая продолжалась два дня, Ашшур-аха-иддин потерпел самое внушительное поражение за всю кампанию. Потеряв половину армии, он вынужден был отступить в Маркасу. Единственным результатом войны за три года стали десятки тысячи убитых ассирийских воинов, разоренные города и сожженные нивы.
Разумеется, все эти события не могли не испортить характер Син-аххе-риба. Царь стал мрачным и задумчивым, и любой, даже малейший проступок вызывал у него раздражение.
Первым за это поплатился Таб-цили-Мардук. Царь обвинил его в неумении справиться с последствиями наводнения в Вавилонии и в том, что мор распространился из Аната в город Такритайн. Первый министр был схвачен прямо в тронном зале, брошен в тюрьму, а через три дня — казнен. На плаху попали и несколько жрецов из Сиппара, решивших нажиться на горе земледельцев, которые в одночасье стали нищими и бездомными. Казначей Нерияху, осмелившийся сказать, что казна опустошена, был брошен в каменный мешок….
Кто-то из сановников усмотрел в действиях Син-аххе-риба вполне очевидное желание вернуть себе власть, которая едва не ускользнула из его рук из-за тяжелой болезни, однако большинство ассирийской знати видело в этом недовольство Ашшур-аха-иддином. Ведь гнев царя обрушился исключительно на сторонников его младшего сына и соправителя.
И, напротив, встречи Син-аххе-риба с Арад-бел-итом стали регулярными. Старшему сыну сразу после восстания в Маннее была возвращена должность начальника тайной службы. Скур-бел-дан, продержавшийся на этом месте чуть больше года, попал в немилость, остался без наместничества и едва не лишился головы. Спасло заступничество Ашшур-аха-иддина и Набу-аххе-риба.
На вторую годовщину смерти малышки Ашхен царь отправился во дворец Арад-бел-ита: от сына пришло известие, что заболела Хава. У постели принцессы сидела прекрасная незнакомка, чьи богатые одежды и прическа соответствовали, скорее, знатной особе, чем служанке, которая, завидев высокого гостя, пала ниц.
— Кто это? — с удивлением спросил Син-аххе-риб, жадно разглядывая девушку.
— Марганита, принцесса Тиль-Гаримму, — тихо ответил Арад-бел-ит.
— О, боги, как она повзрослела, какой красавицей стала! — взволнованно прошептал царь. — Но постой, ты ведь говорил, что она мертва. Ты снова, в который раз, обманул меня. Кому-нибудь другому это не сошло бы с рук.
— Кому-нибудь другому, но не твоему сыну, который печется единственно о твоем благе. У принцессы слишком много недоброжелателей. Мне надо было выждать время, чтобы все забыли о ней.
— Выждать время?! Прошло… Сколько же прошло времени с той нашей встречи при взятии Тиль-Гаримму?
— Больше четырех лет. И все это время я берег это бесценное сокровище для тебя, отец, — еще тише сказал Арад-бел-ит.
— Дедушка, как я рада, что ты приехал, — слабым голосом произнесла Хава.
— Мое милое дитя, — сказал царь, приближаясь к постели больной, беря внучку за руку. — Как ты себя чувствуешь?
Он смотрел теперь только на нее, боясь даже взглянуть на Марганиту.
Сколько раз она являлась ему во сне, сколько раз он просыпался, пытаясь отогнать от себя навязчивое видение! И вот она здесь… совсем рядом… такая реальная и осязаемая… и во сто крат прекраснее, чем целую вечность назад… Принцесса Тиль-Гаримму. Бесценная жемчужина.
Хава посмотрела на деда с легкой укоризной: «Ну, сколько же ей можно стоять на коленях!». И Син-аххе-рибу — царю всей Ассирии, властелину мира и повелителю всех четырех сторон света — вдруг стало неловко.
— Поднимись, милое дитя, — смущенно произнес он.
— Это Марганита, мы подружились, дедушка. Она чудесная! — проговорила Хава.
Но эти слова окончательно сбили Син-аххе-риба с толку. Проще всего было надеть маску сурового правителя.
— Я хочу побыть со своей внучкой наедине, — холодно сказал царь.
Почти час он провел с Хавой. Говорили о Мидии, о Деиоке, за которого принцессе вскоре предстояло выйти замуж. И, конечно, говорили о Марганите, что интересовало царя более всего.
Син-аххе-риб вышел к сыну, только когда Хава уснула, попросил: