— Честное слово, он вряд ли заслуживает столько внимания. Но если хочешь знать, Син-аххе-риб с некоторых пор держит его при себе по той причине, что кто-то из наместников однажды отрезал ему язык, да и к царю он попал через Набу-шур-уцура. А значит, добровольно писец тебе вряд ли что-то поведает.
— Выясни все, что сможешь. И не тяни.
Бальтазар посвятил исполнению этой просьбы ни много ни мало три дня. Писец жил затворником. Семьи у него не было, скверных привычек не водилось, к роскоши оказался равнодушен. Большую часть времени он проводил в царском архиве, с утра до вечера перебирая глиняные таблички и что-то сочиняя.
«Наверное, поэму, — предположил молодой писец, которого расспрашивал стражник. — Ходит от стены к стене, бормочет что-то себе под нос, а потом долго налегает на стилус».
Раз в месяц Гиллиана покидал Ниневию, отправляясь куда-то на лодке ниже по течению Тигра, однако поскольку на следующее утро он всегда возвращался, Бальтазар в первую очередь наведался в Калху. И ему сразу повезло.
— У него там отец, — сообщил он о результатах своих поисков Ашшур-дур-пании, как только все прояснилось. — Больной отец. Единственный его родственник. На эту наживку мы его и поймаем. Но сначала я должен знать, ради чего рискую головой.
Выслушав кравчего, Бальтазар согласился, что дело нешуточное.
На следующий день Гиллиана получил известие о том, что отец его при смерти.
Писец взял своего помощника и вместе с ним отправился к царю, чтобы получить его разрешение немедленно покинуть дворец и Ниневию. Гиллиана вывел свою просьбу на глиняной табличке, помощник прочел ее царю. Син-аххе-риб возражать не стал.
На полпути к родному дому Гиллиану нагнали Бальтазар и Нинурта. Их лодка была значительно больше, чем та, на которой плыл писец, и поэтому стражники уверенно пошли на таран. От столкновения легкое суденышко переломилось пополам как щепка и быстро пошло на дно. Рабов добили баграми, писца выловили и втащили на корму. Допрос начали здесь же.
— Узнаешь меня? — сурово спросил Бальтазар, снисходительно глядя на тщедушного писца, стоявшего перед ним на коленях и дрожавшего то ли от страха, то ли от холода.
Гиллиана испуганно закивал.
— Тогда выслушай меня. Расскажешь все, и я сохраню тебе жизнь. Попытаешься юлить, захочешь обмануть, пожалуешься кому-нибудь — и твой отец умрет на самом деле. Закуту нужен такой человек, как ты, рядом с царем…. Четыре дня назад сторонники Арад-бел-ита тайно собрались в тронном зале. Ты был вместе с ними. Я хочу знать, присутствовал ли на этой встрече Син-аххе-риб, что там обсуждалось, и какие решения были приняты.
Писец открыл рот и стал показывать пальцем, что у него нет языка.
— Неужели ты полагаешь, я не осведомлен об этом? — усмехнулся Бальтазар. — Нинурта, дай ему стилус и табличку.
Пока сотник искал на корме письменные принадлежности, его начальник бесцеремонно разглядывал пленника.
«Пальцем ткнешь — сразу рассыплется. Трусливый, жалкий человечишко, и как таких земля держит. Мне бы радоваться, что все так легко получилось, а почему-то противно. Велика честь — прижать к ногтю таракана. Зато Ашшур-дур-пания будет доволен».
— Твой помощник мне рассказал, что ты пишешь поэму, — неожиданно для себя вспомнил Бальтазар. — Это правда?
Писец, с трудом протолкнув в горле комок, который, казалось, мешает ему дышать, энергично закивал в знак согласия.
— Нет, мне просто интересно. Неужели все, кто пишет о богах, героях и любви, такие же мокрицы, как ты? Как можно быть храбрым там и трусом здесь? Можешь не отвечать…
Подошел Нинурта, вручил писцу серебряный стилус и глиняную табличку. Бальтазар рявкнул:
— Поторопись, я жду! — и невольно отвернулся от писца, который своей трусостью вызывал у него изжогу.
Но Гиллиана больше не дрожал. Подняв на стражников влажные от слез глаза, взяв в руку стилус, он вдруг вогнал его себе в сердце прежде, чем Нинурта что-то предпринял.
— Проклятье… Да он убил себя… — пробормотал сотник, растерянно оглядываясь на своего начальника.
Бальтазар на минуту опешил. Меньше всего он ожидал такого поступка, но затем рассмеялся:
— Знаешь, о чем я подумал, дорогой Нинурта? Ни тебе, ни мне никогда не написать ни строчки.
— Я и не умею, — обиделся тот.
— Знаю. Не обращай внимания. Привяжи ему к ногам камень и брось за борт.
— Как поступим с его отцом? Если выяснится, что он не был при смерти, царь может заподозрить неладное.
— Оставь старика в покое. Его сын это заслужил. Расследование смерти писца все равно поручат мне, а когда на реке найдут перевернутую лодку, объяснить все будет просто.