— Ну да, — Набу смерил его взглядом с головы до пят. — А как иначе. Кругом одно ворье… Взять его.
Ардэшира тут же повалили на мраморный пол, намяли бока, свернули нос.
Ашшур-дур-пания на допросах, говоря об Изалле, назвал только одно имя — Омид. Клялся, что больше никого не знает. Лгал, конечно, — не сомневался Набу. Входил ли в этот змеиный клубок Ардэшир? Вероятнее всего, да. «Повар — кравчий» — чем не связка? Тем более что благодаря старосте появились косвенные улики.
— Как думаешь, что может избавить тебя от мучительной смерти? — надавив ногой кравчему на горло, спросил Набу.
— Я ничего не знаю… Мне было велено лишь помочь Омиду с местом повара.
— Это не совсем то, что я хотел бы услышать.
— Омид всегда носит с собой яд, — захрипел Ардэшир, чье лицо от удушья стало пунцовым, а губы посинели. — Он всегда говорил, что не перенесет пыток.
— Вот, уже лучше, — похвалил беднягу Набу.
В этот момент в зал ворвалась раскрасневшаяся Шаммурат с годовалым сыном на руках (еще одно свидетельство исключительного таланта Кары как лекарки), набросилась на Набу, стала требовать объяснений: почему схватили кравчего, к которому она всегда относилась как к другу, и знает ли об этом ее отец.
— Разумеется, моя госпожа, — почтительно отвечал Набу. — Ардэшир — изменник, и я здесь только для того, чтобы тебя и твоего мужа уберечь от предательства.
Омида было решено брать, соблюдая все предосторожности и без промедления, пока он не узнал о визите Набу или не хватился кравчего.
Повара перехватили еще у городских ворот, направили посыльного, мол, его немедленно ждут на кухне. Во дворце Омиду по-прежнему кланялись, давали дорогу, улыбались в лицо, а вслед смотрели, будто провожали покойника. Все уже знали об аресте Ардэшира, и почти все догадывались, что это еще не конец.
Чтобы сбить шпиона с толку, Набу даже переоделся в повара.
— Ты кто такой? — зайдя на кухню, не узнал его со спины Омид. — Я тебя спрашиваю! Стоило мне на один день отлучиться!
И, подхватив деревянную скалку — первое, что попалось под руку, — он пошел на чужака, явно намереваясь преподать хороший урок. Набу оказался проворнее, каким бы тяжеловесным он ни выглядел: перехватил занесенную над его головой руку, выкрутил ее, завел противнику за спину, так, что хрустнули кости.
— Кто ты? — простонал Омид, наконец догадавшись, что попал впросак.
— Я?! Неужели все еще не узнаешь?! — рявкнул Набу.
Если он собирался напугать Омида, то вышло это плохо. Повар расхохотался ему в лицо:
— Да. Вот теперь узнаю. Это ведь твоему сыну на днях исполняется четырнадцать. Надеюсь, ему понравятся мои конфеты…
Набу пришел в бешенство, схватил Омида за волосы и макнул его головой в казан, где варилась шурпа. Когда же сановник вытащил из кипящего супа несчастного, ослепшего, полуживого юношу с лицом, превратившимся в кровавую рану, осталось только снять сливки.
— Мне нужны имена! Кто кроме тебя и Ардэшира был готов совершить измену в Изалле?! — орал в ухо своей жертве Набу.
Сил сопротивляться у Омида не осталось. Он назвал пятнадцать имен одно за другим… И самое главное — Шарахила, командира гарнизона, который сопровождал Аби-Раму в его поездке к Зерибни.
Менее чем через час Изаллу покинули гонцы. Один, загоняя лошадей, спешил в Ниневию, предупредить о грозящей опасности жену Набу-шур-уцура. Другой — в Руцапу, к Аби-Раме.
Оставшихся на свободе изменников в тот же день арестовали, двое суток допрашивали, затем состоялась казнь, всех виновных посадили на кол. Ардэширу снисхождения не делали. Повара Омида зажарили живьем на тлеющих углях, время от времени поливая его измученное тело душистым оливковым маслом…
Аби-Рама прибыл в Руцапу первого шабата, под вечер. Ворота были уже заперты, и Шарахилу пришлось звать начальника караула, чтобы попасть в город. Пока получили согласие, стало совсем темно. По улицам ехали в сопровождении почетной стражи. Сорок тяжелых пехотинцев — вдвое больше, чем сопровождало наместника Изаллы. Однако Аби-Рама хитрил: в течение дня в город под видом торговцев, путников, земледельцев и бедуинов просочились еще два десятка его воинов. В случае необходимости по условному сигналу этот отряд должен был напасть на стражу у ворот и впустить в город основные силы, которые ждали своего часа за крепостными стенами. Ну а скромная свита призвана была лишь усыпить бдительность Зерибни.