Вечером на привале внуки заговорили о том же.
— Дед, а отец — там? У цареубийцы? Вот если мы с ним на поле боя встретимся, что тогда делать? Как быть? — с набитым ртом спросил Хадар.
— Не встретишься, — ушел от ответа Шимшон. — Царский полк будет стоять в резерве, мы даже в бой не вступим. Все закончится быстро: у царя Ашшур-аха-иддина втрое больше людей, конница, колесницы и лучшие полководцы.
Про себя же подумал: «Хорошо бы так, но сеча будет жестокой. Ассирийцы против ассирийцев. Такого на моему веку еще не было».
Шестнадцатилетний Сасон, осторожно черпая ладошками из глиняной миски овсяную кашу, поинтересовался, в словах слышалась горечь:
— Может, они сдадутся? И живы останутся…
— Ашшур-ахи-кар не сдастся…
Ночью, после отбоя, натянув до самого подбородка верблюжье одеяло, Сасон зашептал:
— Вот бы пробраться в стан Арад-бел-ита, выкрасть отца.
— Ты хоть наши бы дозоры обошел стороной, не то что чужие, — насмешливо отвечал Хадар младшему брату.
Хадар в глубине души даже мечтал о том, чтобы сразиться с отцом в честном бою, чтобы и ему, и себе доказать, как он стал хорош в ратном деле. Размышлял: «Убивать его не стану, а вот в плен взять…»
В палатку вошел сотник Хадар. Среднего роста, все такой же лупоглазый, зато теперь с густой черной бородой, не то что три года назад. Принялся вполголоса расспрашивать полусонных воинов, где Шимшон, но стоило кому-то из ветеранов прикрикнуть, мол, дай поспать, тут же замолчал.
Сасон посмотрел на молодого сотника с завистью, прошептал:
— Глянь, как задается, а ведь я его легко в бараний рог скручу. И как его во главе сотни поставили? Он ведь немногим старше нас.
Его брат, хоть и засыпал уже, за своего тезку заступился:
— Да хватит тебе геройствовать! Он, между прочим, вместе с дедом со штурма Маркасу. Думаешь, ты станешь за три года сотником?
Сказал так — и уснул…
Шимшон сидел у костра в полном одиночестве, пил вино и думал о прожитой жизни. Сегодня ему было как никогда грустно. Он вдруг понял, что этот поход станет для него последним. Шутка ли, через месяц ему исполнится шестьдесят два. Хоть ищи, хоть не ищи, а никого в армии старше, чем он, нет. Усмехнулся с грустью: «Я и так уже лет двадцать лишних воюю».
В бою он еще мог с кем угодно драться на равных, но длительные переходы давно превратились в пытку. Нет ничего хуже, чем когда на тебя смотрят, не скрывая жалости, а командир кисира, выбирая слова помягче, чтобы не обидеть ветерана, приказывает сесть на повозку.
Хадар-сотник появился сзади бесшумно, однако старик все равно учуял его и молча протянул пиалу с вином.
— Будешь?
— Давай, — не стал отказываться тот. — И правда, зябко что-то.
— Чего надо?
— Дашь мне твоего Рабата? Мою сотню отправляют вперед. А все знают, что лучше лазутчика, чем он, не найти.
— Дам. Только уговор, верни, — проворчал. — А то не напасешься на вас…
А тем временем в шатре Ашшур-аха-иддина собрался военный совет.
— Если перевалят через хребет и переправятся через Восточный Евфрат, нам их уже не нагнать, — развел руками Гульят, отвечая на вопрос царя, как долго может продолжаться эта погоня. — Да и кто знает, как поведет себя царь Руса. Что если он решит объединиться с твоим братом.
Вмешался Скур-бел-дан:
— Урарту истощено набегами кочевников с востока и запада. Жаждет мира. И выжидает, кто победит в нашей войне. По сведениям моих лазутчиков, Руса скапливает силы севернее моря Наири, но, скорее, для того, чтобы не пустить Арад-бел-ита в свои земли, нежели чтобы помочь ему. Думаю, что достопочтимый Гульят напрасно беспокоится: Арад-бел-ит остановился у предгорий у входа вот в эту долину, — наместник показал на карте место, — и, судя по всему, он намерен дать нам бой.
— Брат не настолько безрассуден, — не поверил Ашшур-аха-иддин.
— Это не безрассудство. Он ждет подкреплений — киммерийцев Теушпы. И строит укрепленный лагерь, который с двух сторон прикрывают горы. У Арад-бел-ита хорошая позиция и хорошие воины. Но он еще не знает, что кочевники повернут назад: Восточный Евфрат разлился по равнине, как море, и им никак не переправиться на левый берег. Это не безрассудство — это воля богов, которые встали на сторону моего господина.