Малика разглядывала барельефы на зданиях, и вдруг за окнами паланкина потянулись витражи, закреплённые в металлических рамах. Складывалось впечатление, что носильщики вошли в коридор. Свет лился сквозь разноцветные стёкла, окрашивая воздух в мягкие полутона.
Сердце затрепетало: дорога приближается к концу. Платье прилипло к спине, ошейник врезался в горло. Малика не могла разжать пальцы; они словно прикипели к подлокотникам кресла. Если сейчас ей скажут выйти — без посторонней помощи она не поднимется.
Шум города стал похож на шорох ветра. Или ветер на самом деле шуршит в кронах деревьев, спрятанных за витражами? И пересвист птиц, и журчание воды — это вовсе не чудится?
Движение прекратилось. После короткой команды ножки носилок со стуком коснулись пола. Альхара откинул полог паланкина. Малика собрала всю силу воли, ступила на гранитные плиты, и страх улетучился как затхлый воздух из раскупоренной бутылки.
Просторная веранда, застеклённая витражами, примыкала к белой стене. Сбоку двери, ведущей в здание, стояла мраморная чаша; в воде плавали ядовито-жёлтые лепестки. Рядом лежала стопка полотенец. Значит, за дверями находятся жилые помещения.
Малика оглянулась. Стеклянный коридор, по которому её принесли, утопал в пёстрой дымке. Выстроившись возле паланкинов, носильщики походили на каменные изваяния. Неужели в Ракшаде даже простые люди не испытывают никаких чувств? Кенеш сидела на пятках, низко опустив голову. Привалившись плечом к стене, Галисия еле держалась на ногах.
Малика повернулась к Альхаре:
— Где мои люди?
— В доме охраны.
— Где? — вновь спросила Малика, чувствуя прилив необъяснимой злости.
— Охранный двор на другой стороне площади. Не сегодня-завтра ты встретишься с верховным жрецом. Если он разрешит вам видеться…
— Разрешит? Я шабира!
Альхара жестом приказал носильщикам уйти и проговорил тихо:
— Да, ты шабира. Но ты женщина. И это никак не исправить.
— Когда я увижусь с Иштаром?
— Когда хазир завершит ритуал очищения.
— Что мне можно делать без разрешения жреца?
— Не знаю, шабира. Пока не выходи из своих комнат. Перед жрецами стоит тяжёлая задача: позволить тебе многое и при этом не нарушить наши традиции. Наберись терпения, и скоро ты всё узнаешь. — Альхара прижал кулак к груди. — Ты в моём сердце, шабира.
Малике следовало вытянуть руку ладонью кверху и сказать: «Отпускаю» — таков был ритуал прощания. Альхара ждал, а она никак не могла отпустить того, кто связывал её с внешним миром. Если жрец упрётся и не разрешит ей видеться со стражами, если ей запретят выходить из дворца, если Иштар будет избегать встреч и все его обещания окажутся пустыми словами — она останется совсем одна. Галисия не в счёт, от неё мало толку.
— Я хочу, чтобы ты всегда был рядом со мной.
Альхара изменился в лице:
— Мне нельзя заходить на женскую половину.
— Я хочу, чтобы ты был рядом, — повторила Малика.
Альхара прочистил горло:
— Много лет назад один хазир, наблюдая, как оскоплённые кони пытаются покрыть кобыл, запретил кастрировать мужчин. Чуть позже такой закон приняли во всех Пустынях Лунной Тверди. За порядком в кубарате и на женской половине следят женщины. Даже если ты очень захочешь, меня не сделают евнухом.
— Мне не нужен евнух.
— А кто тебе нужен?
— Друг.
— Друг? — Альхара вновь прокашлялся. — Неожиданно.
— Я плохо знаю законы.
— Ты знаешь самое необходимое.
— Я плохо говорю на шайдире.
— Ты отлично говоришь на нашем языке. И я удивлен, что ты смогла выучить его за короткое время.
— Ты отказываешь мне в дружбе?
— Нет! — воскликнул Альхара. — Просто я не представляю, как дружить с женщиной.
Малика уловила сбоку движение. Не в состоянии стоять, Галисия опустилась на пол и упёрлась руками в каменные плиты. Ничего, потерпит. Может, именно сейчас решается их дальнейшая судьба.
— Я хочу видеть тебя каждый день.
Альхара кивнул с толикой сомнения в глазах:
— Подумаю, как это устроить.
— И ещё… Я хочу, чтобы ты везде меня сопровождал.
— Вне стен дворца.
— Вне стен дворца, — кивнула Малика.
— Я должен обсудить твои пожелания с хазиром и верховным жрецом.
— Не пожелания — требования.
Альхара провёл ладонью по гладко зачёсанным волосам:
— Конечно, шабира. Требования.
Отпустив ракшада, Малика разулась, помыла в чаше ноги. С помощью Кенеш помыла ноги Галисии. Дворянка находилась на грани потери сознания: её шатало из стороны в сторону, и она никак не могла взять в толк, чего от неё хотят.
Переступив порог здания, Малика сняла с шеи Галисии зажим и стянула с головы накидку. Перед ней предстало мертвенно-белое лицо с расширенными от ужаса глазами.
— Шабира… — прошептала Кенеш. — Нельзя снимать чаруш.
— Не видишь? Ей плохо!
— Отчего?
Понимания и, тем более, сочувствия от старухи не дождёшься…
Малика подхватила Галисию под локоть и потащила через анфиладу пустых комнат. Высокий потолок, чёрный пол, покрытый чем-то скользким. Дневной свет просачивался сквозь витражные окна и растекался на белых стенах размытыми узорами. Не верилось, что это дворец самого богатого правителя в мире.
Повиснув на руке Малики, Галисия озиралась по сторонам:
— Мы в тюрьме… мы в тюрьме… — И вдруг рассмеялась. — Это монастырь. Иштар отправил нас в монастырь!
От её безумного смеха по спине побежали мурашки. Совсем некстати вспомнились катакомбы в обители Праведных Братьев. Подземное строение, где Малика провела самые ужасные дни в своей жизни, когда-то было монастырём.
— Мы во дворце? — спросила она, с трудом удерживая равновесие: стопы разъезжались, Галисия колыхалась как занавеска на открытом окне.
— Во дворце, — подтвердила Кенеш, шагая плавно, уверенно. — В Приюте Теней.
Символом чего у ракшадов служит тень? И что значит «приют»? Убежище для одиноких и никому не нужных? Галисия затряслась в ознобе, словно поняла ответ старухи. Или её напугало шипящее эхо?
Свернув в коридор и миновав несколько поворотов, женщины приблизились к двери с позолоченной ручкой в виде петли. Малика ввела Галисию в гостиную, застеленную серым ковром. Как и в каюте, на полу лежали подушки, вдоль стен стояли сундуки, будто ракшады не имели понятия, что такое мебель.
Усадив Галисию на подушку, Малика подошла к окну, но сквозь цветное стекло рассмотреть ничего не смогла. Заглянула в смежную комнату — ванная. Из неё вела ещё одна дверь. Там спальня, куда можно войти, только помывшись, и куда Кенеш не сунется. Старуха заикнулась об ужине. Малика отказалась и, подхватив Галисию, направилась в ванную. Через полчаса они прошли в спальню и наконец-то остались одни.
В комнате стояла широкая кровать на низеньких ножках. В углу платяной шкаф с лакированными дверцами. Малика не хотела смотреть на своё отражение, знала, что оно не порадует.
Зато Галисия прямо слилась с дверцей, прижалась к ней всем телом, впилась пальцами в отражающую поверхность:
— Что с нами будет?
Малика рухнула на кровать и закрыла глаза. В комнате витал запах весны: так пахнут наполненные соком деревья и тающие на солнце сугробы. Все ароматы, которые сегодня вдыхала Малика, ей понравились. Она даже подумала, что надо бы взять благовония в Грасс-Дэмор, но не успела развить эту мысль, как раздался стук в двери.
Ванная была загромождена чемоданами и сумками. На пороге гостиной стояли Кенеш и ещё одна старуха. Малика с несвойственной ей брезгливостью посмотрела в сморщенное, как печёное яблоко, лицо незнакомки, в глубоко посаженные глаза с нависшими веками.