Неизвестность
Я пришла в себя в большой, светлой комнате. На мне всё то же нежно-розовое платье — чужое, неловкое. Сначала я лежала неподвижно, прислушиваясь к тишине, — и лишь потом осмелилась приподняться. В комнате не было ни души.
Встав с огромной, по моим меркам, кровати, я начала осматриваться. Мебели было немного, и вся она — из красного дуба, тяжёлая, строгая. Высокий потолок уходил в темноту, и от этого казалось, будто здесь никто не жил и не живёт уже давно. Но пыли не было вовсе — ни на полу, ни на мебели. Всё вокруг казалось застыло между прошлым и настоящим, как музейная вещь, которой всё ещё дышат.
В комнате было несколько дверей. Первая вела в умывальню — просторную, с зеркалом в резной раме. Другая — в гардеробную, где висело несколько платьев, аккуратно развешанных по цвету и ткани. Третья дверь оказалась заперта. Я подошла к главной, та, что казалась выходом, и, как выяснилось позже, действительно была им, — но и она не поддалась.
Я села на кровать, прижала к себе подушку и заплакала. Горько, без сил, по-настоящему. Всё, что я пыталась не осознавать, навалилось сразу: меня продали. Я не знала, где нахожусь, что со мной произошло, и, самое страшное, — что будет дальше.
С одной стороны хотелось метать, крушить, выломать дверь, выбить окно, сбежать хоть в самую чащу. Но чем дольше я сидела, тем яснее понимала: крик, паника, безумие — только ускорят мою гибель. Я должна быть рассудочной. Если это и тюрьма — я хотя бы должна знать её план.
Побег отпал сразу: я впервые в этих краях, не знаю местности, а люди здесь — странные, почти потусторонние, со своими законами. Значит, нужно ждать. Наблюдать. Исследовать.
Я обошла всю комнату, открыла каждую створку шкафа, осмотрела стены — ни тайников, ни записок, ни признаков прежнего жильца. Вернувшись к кровати, я долго сидела, глядя в одну точку, стараясь понять, как всё это случилось и где та тонкая грань, на которой я потеряла своё прошлое.
Тем временем стало темно. Я заметила в углу тяжёлые бордовые шторы — с потолка до самого пола. Подойдя к ним, я с трудом отдёрнула тяжёлую ткань, и передо мной открылся вид, от которого перехватило дыхание.
За окнами раскинулся балкон, а дальше — ночь. Чёрное небо было усыпано звёздами, словно кто-то рассыпал по бархату горсть мельчайшего серебра. Луна, будто только этого и ждала, залила комнату своим мягким, молочным светом. На земле внизу блестела после дождя трава, а цветы, усыпанные каплями, сверкали, как жемчуг, на зелёных чашечках.
Я принесла с кровати большое одеяло, укуталась и устроилась у окна. Луна светила прямо в лицо, но её свет не резал — он, наоборот, успокаивал. Я смотрела на мокрую землю, на тихие звёзды и впервые за долгое время почувствовала не страх, а покой.
«Жаль, — подумала я, — что нельзя открыть балкон. Как бы я хотела услышать щебет птиц, их сказочные рассказы...»
С этой мыслью я медленно погрузилась в сон — тихий, глубокий, как сама ночь за окном.
Знакомство
Пробуждение моё было не из лучших.
Громкое «Вставай!» прогремело прямо у меня над ухом — крик, больше похожий на вопль. Я вздрогнула, резко села, чувствуя, как подо мной шуршит большое одеяло, расстеленное на полу. Подняв глаза, я увидела женщину — и невольно замерла.
Она была прекрасна. Волосы цвета спелой пшеницы спадали мягкими завитками на плечи, глаза — зелёные, как молодая трава, покрытая росой на рассвете. Но вся эта ангельская красота рушилась из-за гнева, проступившего на её лице.
— Кто вы? — спросила я, всё ещё не до конца понимая, где нахожусь.
— Я госпожа этого замка, — ответила она, холодно, будто бросила нож, — а кто ты?
Я не знала, что сказать. Всё звучало так нелепо — госпожа замка. Значит, я и правда во дворце, не приснившемся. Поэтому я просто представилась:
— Меня зовут Этэ.
— Этэ? — переспросила она, сузив глаза. — Кто тебя послал?
Голос её был полон подозрения и ярости.
— Я не понимаю, о чём вы, — произнесла я тихо, решив, что сейчас самое время притвориться наивной дурочкой. Чем глупее я покажусь, тем быстрее, может быть, она оставит меня в покое.
Но это её только разозлило.
— Не притворяйся, — прошипела она. — Ты прекрасно всё понимаешь. И запомни: он мой муж! — последние слова она будто выплюнула, а потом, почти себе под нос, пробормотала: — Изиры мне уже хватает…