Иаков оказался быстрым, феноменально быстрым. Афина ощутила себя как во сне, где весь мир движется в несколько раз быстрее, чем она. Но она продолжала бить и рассекать лезвием воздух. Увернувшись несколько раз, Иаков уже схватил ее за руку, она выскользнула, замахнулась еще раз, он снова был быстрее и плечом врезался в ее грудь - старался обезоружить. Но парень почти слеп, в тесной ванне она ориентируется лучше, и он поскользнулся. Беззвучный тычок в спину, воображаемый треск разрываемой плоти, и он на коленях. Пытается встать – еще удар, еще попытка – и полоса от щеки до плеча, удар в грудь. Он не умирает, встает опять, и удар в живот, Иаков разворачивается, нож выскакивает из рук и будто живой шевелится прямо в брюхе, двигаясь вверх-вниз, вверх-вниз. Потоки крови стекают по ногам, комната начинает кружиться, чёрно-красные разводы оживают, ползут. А Иаков живой, держится за трубу, бледнеет. Руками пытается схватиться за нож. Вдруг лезвие уходит глубже, ручка становиться под углом, а из раны показывается, что-то темное, похожее на разорванный канат. Наконец Иаков оседает на пол. Темнота.
Когда Афина открыла глаза она понимала, что все окончено, она точно знала, что произошло. Ее не удивило, что и она, и Иаков лежат в постели. Та была на удивление чистой, крови было мало. Бледный, с черными губами и с воспалившимися бело-красными полосами ран, парень был уложен девушкой почти как стоящий смирно солдат. Она отмыла его от крови, причесала и натянула джинсы.
- К черту, дьявол… дьявол, - Афина вместо слов стала тихо стонать. Она подтянулась, опершись на плечи Иакова и легла прямо на умершего. Закрыла руками его глаза, поцеловала и положив голову на грудь опять застонала.
- Это ничего – услышала Афина, - так даже лучше, я даже благодарен тебе. Умереть это конечно избито, но и жить, если честно не так уж ново… Темнота.
Две недели черно-белого рапида. Попытка подсчитать сколько приходит времени прежде, чем следующий прилив помешательства вымоет из уголков сознания последние песчинки разума. Ясно было, что нестерпимое желание убивать ускорялось, жило по своему четкому закону – жажда некогда не может быть утолена. Деструдо, поглотившие мортидо, разбившее об кафель ванной либидо поглощало человеческую самость.
Афина сидела на полу около обогревателя, вяло переваривая только съеденный кусок не прожаренного мяса. В животе жило и двигалось уже мертвое существо, переворачиваясь и собираясь с силами, чтобы пойти горлом. Она считала, что сегодняшний день потерян. Ничего сделать не удастся, как и каждый серый, размазанный по асфальту день гребанного уже мая месяца. Несколько пошлых съемок для фотовыставки все же удались, хотя и фотограф и все причастные считали, что Афина была в состоянии bad trip. По большому счету им бы вполне подошло, если бы она сдохла прямо во время съемок. И все из-за солнца: оно подернуло позолотой грязную мглу, висящую над домами, и желтоватое, бледное подсвечивало грязь вокруг. На что и вправду хватало Афину – это покормить кота и перекинуться с ним парой слов. Кот иногда отвечал, мурлыкав или требовательно растягивая «мяяяяаа!»
На ногтях отвратительный мазок золотистого лака, вначале он привлекает взор своей притягивает и тут же отталкивает. И так со всем, руки иногда такие послушные становятся одеревенелыми, костными. Больше ей нравилось небо, стиснутое в черное платье дождя, Афине вообще нравились платья, к которому могло прижаться чье-то лицо найдя место на коленях девушки. С большим трудом она оценила свое состояние, проследила закономерности. Быстрая фантазия, непреодолимая тяга, потеря контроля и убийство, чувство близкого оргазма и минутное удовлетворение от того, что вроде как избавилась от навязчивого зуда. Вот после последнего убийства появилось и сожаление, раскаяние. Все дело в том, что первые две жертвы восстали из мертвых, а Иаков нет. Он не вернулся. Особо безобразно было то, что Афина не помнила, куда дела его труп.
- Со мной что-то не так? О да, - она оторвалась от обогревателя и подтянула к себе кончиками пальцев черный Blackberry. Телефон завибрировал.