Девушка огляделась. Метрах в ста, сразу за садом, стоял дом. Темный двор, спящие окна. И никому до нее нет дела. Никакого дела. Она так жила всю жизнь. А если появлялись люди, которые ее любили или просто относились к ней по-доброму, они умирали. Почему так? И зачем так жить? И стоит ли?
Ей было совершенно безразлично, что будет с ней дальше. И будет ли вообще.
Странно… Как только она, казалось, вошла в этот мир, мир подиума, мир, полный сверкающих одеяний, респектабельных мужчин, уверенных в себе женщин, как жизнь сыграла с ней шутку… Очень злую шутку… Или она совсем не нужна этой жизни, она лишняя?.. И вместо того, чтобы уйти, цепляется, мечется, чего-то хочет, на что-то надеется… Надежда умирает последней? Вот уж нет. Надежд у нее не было никаких. Ни на кого и ни на что.
И еще… Ей вдруг почудился запах земляники. И леса. Запах хвои, запах перепрелых листьев, запах близкой земли и будущего, скорого снега… Она это чувствовала так близко и реально!.. И что еще? Вспышки выстрелов, темная, безлунная ночь… Какая-то трава путается в ногах, а она бежит, бежит, бежит…
А потом — огонь. Но не тот, который греет, — огонь уничтожающий и пожирающий, с желтыми звериными зрачками, огонь страшный. И еще лицо. То самое лицо, со шрамом, похожее и непохожее… Языки пламени пляшут в черных, как бездна, зрачках, человек со шрамом указывает на нее пальцем, кричит что-то, она этого не слышит… Совсем не слышит… Бежит со всех ног, путается в высокой траве, стебли больно хлещут ее по лицу, она падает и замирает. Пропало все. Те, кто ее преследовал, тоже… Только лес. И запах хвои. И запах земляничного листа, и травинка, щекочущая ей ноздри, и плюшевый медвежонок, прижатый к груди…
Аля подняла голову, в страхе огляделась по сторонам. Нет, все то же: запущенный сад, дом с пустыми глазницами окон… Ночь. Холодная, стылая. Тогда было теплее.
Стоп! Когда — тогда? Или она действительно сходит с ума? Как ее пытались убедить в этом там, в психушке, когда она, как дура, рассказала свои видения заведующему отделением. Он слушал внимательно, сочувственно кивал, запуская пятерню в бороду… Чистенький, гладкий, с проплешиной, похожий на злого гнома в этом своем белом халате, с пальцами, волосатыми, как у животного… Вот это уже было взаправду, но вспоминать это было неприятно и мерзко. Девушка еще раз тряхнула головой, мир снова словно сфокусировался. Где-то она читала…
Аля наклонилась к сумке. Вынула пистолет. Просто… Уйти просто… Всего-то нужно — плавно, нежно повести крючок… И потом — ничего. Совсем ничего.
Внезапно она услышала, словно наяву, чей-то смех, говор… И еще — голос. Такой знакомый. «Ехала машина темным лесом за каким-то интересом… А в машине сидела девочка Аля. И у нее был мишка Потап. С виду он был плюшевый, а на самом деле живой и умный. Когда-то злой колдун Карачун набил его опилками и заставил танцевать для потехи…»
— Ехала машина темным лесом за каким-то интересом… Мишка Потап… Злой колдун Карачун… — прошептала девушка одними губами.
Она закрыла глаза, чтобы увидеть лица, но не смогла. Только голоса… Ведь были же у нее мама и папа… Почему, почему она ничего не помнит? И почему жизнь так несправедлива к ней?..
Аля посмотрела на пистолет, зажатый в ее руке… Что на нее нашло такое? Она…
Она чуть не убила себя!
Девушка тряхнула головой, выдохнула. Нашла в сумке сигареты, прикурила. Голова закружилась, но вкус никотина перебил какой-то солено-металлический привкус во рту. Еще раз осмотрела оружие. Отщелкнула обойму. Красивая все-таки игрушка.
Нужно только к ней приноровиться. И еще… Оставить один патрон. Для себя.
Попадать к этому Сиплому живой после всего… Нет! Последний патрон она оставит для него! Но… Где же все-таки она его видела раньше?..
Снова оглядела пустой сад. Какой-то он жуткий. И вовсе не лес. Все, что люди забыли, бросили, будь то дома, сады, погосты, населяют какие-то тени. Совсем не добрые тени. Нелюдь. Нужно уходить отсюда. Немедленно.
Тьма казалась материальной. Девушка встала и пошла туда, где, как ей представлялось, находится шоссе. Шла спокойно. После всего пережитого встреча с каким-нибудь маньяком-мастурбатором показалась бы ей просто-напросто невинной шуткой.
На окраине сада заметила колонку. Старая, ржавая. Но из нее тоненькой струйкой бежала вода. Аля сразу почувствовала, как сухо в горле, будто туда горстями напихали жесткого, как наждак, песка. Она подошла, прополоскала рот, горло, но пить не стала — уж очень привкус болотный! «Не пей из лужицы, козленочком станешь». Потом умылась. Достала косметичку, зеркальце. Казалось, от лица остались одни глаза. Огромные, опушенные густыми ресницами. И губы. Сжаты так плотно, будто она боится сказать что-то невероятно тайное. Если бы так!
Порылась в сумочке. Денег было немного, но достаточно. Вышла на шоссе. Подняла руку. Затормозила первая же машина.
— Куда спешим, красавица? — осведомился веселый и бодрый водитель «жигуленка».
Для него рабочая ночь только начиналась.
— Уже никуда, — спокойно произнесла Аля. — В центр подбросите?
— Такую красотку — даже даром.
— Даром не нужно. Себе дороже станет, — Обижаете, девушка. Разве я похож на сексуального маньяка?
— А разве я похожа на ночную бабочку?
— Вообще-то нет. Забирайся, чего зря стоять. Говорю же: подвезу бесплатно, все равно в центр еду.
Бросил быстрый опытный взгляд на пассажирку, заметил и синеву под глазами, и красные, чуть припухшие веки…
— С парнем поцапалась?
— Ага. И не с одним.
— Не переживай, красавица. Не стоим мы этого.
— Да? А чего стоите?
— Любви.
Девушка сжала плотнее губы:
— А вот в это я не верю. Совсем. Водитель пожал плечами:
— Жизнь длинная. Даст Бог — еще встретишь. Всему свое время.
Автомобиль тронулся, набрал обороты. То, как за ним на почтенном расстоянии двинулся другой, Аля не заметила. Не заметил и водитель. Нажал клавишу магнитофона, и в салоне зазвучала песня:
Для меня нет тебя прекрасней, Но ловлю я твой взор напрасно — Как виденье, неуловимо Каждый день ты проходишь мимо, А я повторяю вновь и вновь:
Не умирай, любовь… Не умирай, любовь… Не умира-а-ай, любовь…
Автомобиль мчался на предельной скорости. Аля смотрела в темное ветровое стекло; время от времени блики неживого люминесцентного света падали на ее лицо. Да. Ей нужно пересидеть эту ночь. Пережить. Но не одной. Нужно туда, где люди. Свет и много людей. Настоящий свет.
— Куда подрулить, лапуля? — отвлек ее водитель от невеселых мыслей. — Центр маленький, особенно на колесах. Свет и много людей…
— К «Валентину».
Ого! — только и произнес водитель, оценив респектабельность места. — Это я зря с тебя деньги не запросил!
— Да есть у меня деньги, расплачусь.
— Не разбираешься ты в людях, барышня. Шучу. На чашку кофе в этом паноптикуме хоть хватит? А то одолжу. Безвозвратно.
— Хватит, — улыбнулась Аля. — И даже на мороженое останется.
— Много не ешь, горло заболит… А ты действительно красивая. Не влетишь? А то — только скажи: к папе с мамой вмиг доставлю.
— Это вряд ли.
— Хозяин барин. А хозяйка в таком случае — барыня.
— Извините… Одна маленькая просьба…
— Да хоть две!
— Можно я… Можно я переоденусь в вашей машине? А то у меня наряд — совсем не для «Валентина».
— Конечно, зайка.
Девушка перебралась на заднее сиденье, стянула джинсы, нашла в сумочке колготки и коротенькую юбку-эластик, надела; кроссовки сменила на туфли. Заметила, что водитель поглядывает на нее в зеркальце. Спросила:
— Ну как?
— Отпад. С такими ногами, милое дитя, можно жить или хорошо, или очень хорошо.
— Мне кажется, вы порой хотите казаться циничнее, чем на самом деле.