— Опиши, как она выглядит, — потребовал Хэбруд.
— Это капелька. Это шарик… Нет, не шарик, а как бы… как мячик! Он… из двух изогнутых полосок, красной и белой, как сшивают мячики. В каждой из них по две дырочки, в белой две красных, в красной две белых. И этот мячик пронзён лучом света, как спицей, в тех местах, где полоски сужаются…
Словно кто-то другой, медленно и тщательно выговаривая слова, говорил его голосом.
— Попробуй заглянуть внутрь.
— Заглядываю. Там… там…
— Что там?
— Там… буквы.
— Они составляют какое-то слово?
— Да, то есть нет. Я его не понимаю… Мне нельзя его прочесть. Они стоят… по порядку, и в каждой из них видны все остальные…
— Ну ладно, хватит, возвращайся.
— Постой! Видишь ли ты Господа Бога? — не спросил — выкрикнул Доук.
— Четыре точки на шаре, эти четыре точки, как гвозди, а на них, между ними — фигура человека. Он всякий — как я, как любой из людей. Кристалл! Кристалл из букв… Да, это похоже на кристалл, у него две острые вершины… А внутри него — весь наш мир…
— Возвращайся! — закричал Хэбруд.
— Я возвращаюсь. Теперь вижу то, что было когда-то на Земле, я это знаю. Города, люди… они летают на огромных машинах… Тропа Исполинов, я вижу её сверху! Но она какая-то… Какая-то маленькая, о неё плещется море, а по её столбам прогуливаются парень и девушка… Они гигантского роста! Это великаны!..
— Теперь, — хрипло продолжал Тинч. — Я вижу огонь, страшный взрыв, ещё и ещё. Они создали оружие, которое их уничтожает и что-то делает со временем и поэтому всё в нем смещается… Буквы начинают меняться местами…
— Хватит! — стальным голосом произнес Хэбруд. — Сейчас ты быстро, на счёте три, откроешь глаза и окажешься там, откуда отправился в путешествие. Раз. Два… Три!
И Тинч снова очутился в комнате.
— Вина? — предложил Моуллс.
— Ты помнишь, что с тобою было? — спросил Хэбруд.
Тинч замотал головой. В это время ему больше всего на свете хотелось запечатлеть в памяти всё то, что он видел. Он схватил со стола карандаш и лист бумаги и принялся второпях, бешено набрасывать то, что пока держалось в памяти. Однако, изображение таяло, таяло, пока не исчезло совсем.
Тогда он начертил по кругу буквы — совсем как в том круге, который ему показывала Тайра.
— Ты наблюдал именно это? — удивился Хэбруд.
— Почти.
— Тебе раньше был известен этот круг?
— Да… Показала… Показал один добрый человек. Хотите поговорить с кем-нибудь? Это обычно называют беседой с духами, но ведь можно разговаривать не обязательно с умершими, а и с живыми, или с собакой, кошкой, огнём, водой, рисунками, духами, ангелами, Господом Богом, самим собой…
— Тинчи, а с тебя не хватит?
Тинч привычно поставил указательный палец в центр круга. Что ж, удивлять так удивлять! Так, наверное, чувствует себя Пиро после особенно удачного представления…
— Ну-ка, попробуйте угадать кто это мог сказать и в какое время! — и, теперь совершенно иным, не своим, мягким голосом, произнёс:
"— Любовь моя, ты меня звал? Я пришла… Дорогой мой, здесь на земле хорошо тем, кто ждёт и надеется, верит в любовь. Но ведь это и вечная мука, ибо счастье не даёт забвения, а мне так хотелось бы забыться и не знать, что между нами годы и годы. Я знала что ты когда-нибудь придёшь и ждала, но не знала, что это будешь именно ты…"
У Хэбруда отвисла челюсть и упала капелька слюны. Он сразу же пришёл в себя, смешался, но, затаив дыхание, продолжал слушать.
"— Да, сейчас мне удивительно хорошо. Я знаю, ты хотел бы обнять меня и — будь что будет, но мы погубим друг друга, ибо женщина моложе своего друга на столько лет будет осуждена обществом, как и ее друг.
Бог мой, как же это всё-таки хорошо, что мы можем разговаривать хотя бы таким образом. Я мысленно возвращаюсь к нашей последней встрече; жду обещанных стихов. Стихи можно и короткие, и не о том… Я люблю тебя всякого, особенно когда ты такой как есть, не притворяешься и искренен…"
Горящие глаза Хэбруда видел Тинч перед собой. Отвечая им, лился и лился из него чужой, мягкий и хрипловатый голос: