Перебравшись по Тропе через море, Какотис увидел Удану, на коленях которой безмятежно спал утомленный работой Магрис.
— Женщина, кто это лежит у тебя на коленях? — спросил, потрясая оружием, великан.
— Это? — улыбнулась догадливая Удана. — Это — мой грудной младенец. Он только что сытно поел и спит. Видишь, как сладко посапывает?
— А где же сам Тирн Магрис?
— Ты говоришь о моем муже, чужеземец? Он с утра ушёл ловить китов (хочет навялить китов к пиву!) и скоро вернётся.
Не может быть, поразился Какотис. Если это существо у неё на коленях — младенец, то каких размеров должен быть папаша!
И он, ужаснувшись, что было сил пустился бежать, бежать, бежать обратно. Там, где он обронил в залив свой грозный шестопер, разверзлась земля и огненная лава образовала сушу с прилегающими островами Анзуресса. Там, где его нога с разбегу обрушила столбы дороги, возник пролив Бостата, доныне отделяющий тагркосский берег от берега Келланги. Наконец, он, обессилев, упал прямо в море и, страдая от жажды, принялся жадно хлебать морскую воду, а поскольку вода была уже в те времена солона, то отпив половину океана, он просто окаменел. Его высовывающуюся и доныне из моря, губастую, с выпученными от ужаса глазами, голову, называют островом Илум. Вода же, отхлынув от Тропы, обнажила нынешнее побережье Тагр-Косса…
Среди скопища скал, что лежит севернее Коугчара, меж городом и морем, до сих пор сохранилась огромная вмятина в форме следа человеческой ноги. Сейчас ее вовсю показывают приезжим, а тогда эту котловину, что именуется Ступнёю Грена Какотиса, объемом с хороший дом, редко кто посещал. Место считалось нечистым. Даже воры и налётчики, народ бедовый, но суеверный, опасались оставаться в нём на ночь. Пропадали там люди ночью, навсегда пропадали…
Хотя, с другой стороны, местечко для укрытия было неплохое. Костёр, разведенный в этой естественной впадине, был практически не виден из города. Рядом, на песке росло немало всякого кустарника, а неподалеку, на берегу, можно было без труда разжиться плавником — чтобы не заботиться о дровах, и не одну ночь.
Болтали, что если ровно в полночь в костёр пролить последовательно кровь, масло, вино и молоко, то из пламени выйдет сама великая Удана и исполнит любое твоё желание. Только вот незадача, за исполнение желания придется расплачиваться годами твоей собственной жизни, и чем оно будет больше, тем меньше останется тебе гостить на этом свете…
Тинч бывал здесь часто. И не то, что он не бывал суеверен — бывал. И не то, чтобы не очень-то верил в Бога — верил и молился, часто втайне, стесняясь отца. И не то, чтобы не слыхал о тех вещах, что происходят с попавшим сюда человеком — разумеется, слышал.
Просто ему, подобно Пекасу, всегда и всё хотелось посмотреть своими глазами, пощупать руками, услышать ушами. А встретиться один на один с легендарной великаншей, что перехитрила самого Какотиса, а потом победила в бою великого Ночного Воина… — ну как можно было отказаться от такой встречи!
В котловине от костра тепло — сюда почти не задувает ветер. Здесь есть на что присесть и на чем полежать. И вообще, здесь уютно. Он вообще с некоторых пор стал замечать, что ему было спокойнее находиться в тех местах, что почему-то слывут вредными или опасными. "Не сиди на пороге!" — а ему было лучше именно сидеть на пороге. "Не сиди на углу стола!" — а Тинча прямо-таки притягивал этот треклятый угол!
Эту ночь он решил провести не в сарае и не в сырой дроковой чаще Гнилой Лужи. Идти на маяк он тоже поостёрегся — далеко, и мало ли кто может попасться по дороге. Потому он прихватил с собой котомку с картошкой, кое-что из добытой снеди и, едва спустилась ночь, пришёл к заклятому месту.
Сегодня в Ступне Грена Какотиса кто-то был! И этот кто-то разжёг костер. И даже, как разглядел Тинч, когда приблизился, незваный пришелец расположился на том самом месте, где любил отдыхать Тинч. Здесь уступ скалы образовывал удобное сиденье с каменной спинкой. Костер уютно обогревал ноги, а сидеть или даже лежать на каменном ложе, куда можно подстелить доски, спрятанные заранее в расщелине скалы, совсем не холодно.