— Ты… Ты?.. Сволочь!.. Как ты смеешь… Как ты смеешь…
— Ну, вот что! — повысил голос Тинч. — Ты здесь это, значит… вешайся, а я, пожалуй, пойду своей дорогой. Загостился! Где тут были мои сапоги?.. Р-рагна!..
Он сделал два шага и почувствовал, что ноги отказывают ему. В глазах сделалось зелено. В последнее время у него сильно болели кости, особенно ночью, когда приходилось стискивать зубы, чтобы не застонать, переворачиваясь с боку на бок. Поэтому он частенько вставал ночами и, насколько получалось, ходил, наклонялся, приседал до изнеможения — чтобы за усталостью не чувствовать боли…
Тайра вовремя подскочила, подхватила его под плечо.
Уложив Тинча на постель, старательно укрыла больного одеялом, подоткнула со всех сторон, а сама тихонечко, тихо-тихо присела рядом.
— Тинчи, прости меня. Прости. Я, конечно, не должна была доводить тебя до такого. Ты… ночью, конечно, всё слышал?
— Скажи, Тинчи, — продолжала она, схватив его руку и прижимая её к своей мокрой от слёз, бархатистой на ощупь щеке, — ты ведь всё на свете знаешь!.. Есть ли она где-нибудь, любовь? Или её кто-то выдумал, чтобы поиздеваться над нами? Если так, то можно… и ограбить. И убить. И даже поиграть в карты… на близкого тебе человека. И проиграть его в эти карты… Можно ли теперь вообще друг другу верить? И зачем это вообще Бог сотворил человека, если в человеке этом не должна существовать любовь? Если в его душе нет света, а есть непроглядная тьма без конца и без начала? Тогда зачем вообще жить?.. Ладно, ладно, — притворно отмахнулась она. — Не бойся, не на такую напал. Теперь точно вешаться не побегу, а ведь думала, честно, думала… Дурачок мой блаженный, ведь ты меня спас…
— Врёшь, — отозвался Тинч. — Ей-богу, врёшь…
— Ну, вру. А что, нельзя? Я ведь плохая, Тинч. Ты что, до сих пор не понял? Я девка. Я оторва. Я шалава… Но теперь я буду жить! Назло им всем буду жить! Они узнают, они поймут, с какой ведьмой связались!
— И опять врёшь. Никакая ты… не ведьма. И не… шалава. Ты просто глупая девчонка, которой захотелось поиграть во взрослые игры. Обожглась и рвёшь сердце себе и людям.
— Погоди, погоди! Как ты сказал? — встрепенулась Тайра. — Это ты сказал?
— Ну, я… Иногда… находит что-то, ты же знаешь. Скажи-ка лучше… Тебя можно попросить об одной важной вещи?
— Конечно, проси о чем угодно!
— Ты не подогреешь мне супу? А то страсть как есть хочется.
Странная гримаса появилась на её лице. Углы рта опустились книзу, но… — и Тинч готов был поклясться в этом, — то была улыбка!
— Что ж. Как любил говорить мой папаша, — молвила она, хохотнув, — "голодный зверь — здоровый зверь"…
— А ты всё-таки сволочь, — прибавила она, едва сдерживаясь, чтобы не расплыться в улыбке до ушей. — Большая-пребольшая сволочь. Ах, давай я тебя расцелую!..
Тем же вечером Тинчу впервые устроили ванну.
— Расцарапаю тебя всего! — твердила Тайра, с удовольствием массируя ему спину щипками пальцев и длинными заостренными ногтями.
2
За слюдяными окнами падал снег. В доме с утра было тепло и тихо. Тайра прибиралась по дому и заглянула в комнатку, где всё спал после ночной работы Тинч.
На столе у его постели рядами выстроились свежевыкрашенные фигурки. Здесь были солдатики в чёрных, синих, темно-зелёных мундирах, в панцырях и кольчугах, в киверах, шлемах и фесках, с барабанами и знаменами, пушками и винтовками, со щитами, мечами и копьями, пешие и конные. Их были сотни.
Тинч завершал работу над армией Бэрланда. Лаковые, ярко-красные как кровь мазки ложились на белую глину.
Вечером Тайра, довольная, что может хоть чем-то обрадовать его, вбежала в комнату, неся в протянутой руке треугольный армейский конверт:
— Ну-ка, ну-ка, вставай и пляши! Забежала, как ты просил, на почту, а там — лежит…
Тинч едва не испортил очередную фигурку. Он нехотя отложил кисть и, вместо того, чтобы, как предполагала Тайра, сразу же броситься за письмом, пробурчал:
— Вспомнил-таки… ладно. Давай сюда.
И — пока читал то, что было написано ровным, твердым отцовским почерком на сложенном вдвойне листе бумаги, сохранял каменное молчание. Наконец, небрежно подсунув письмо куда-то под листки с эскизами, проронил сквозь зубы:
— Как всегда. Всё вокруг да около. Я же его совсем не о том просил…