— Я пойду к Бом Кливеру, Мануэла. Если что — я у него.
— Так этот бар принадлежит тебе? — стараясь преодолеть волнение, спросил Конрад.
— Что вам угодно? — вместо ответа произнесла Мануэла. — Сок? Фрукты? Чаще всего заказывают сок питанги, но так же пользуется спросом манго, асерола, умбу. Из закусок, — выпалила она, — наиболее популярны клешни краба, жареная рыба, ракушки.
— Мама, ты занята? — к стойке подошла Питанга.
— Мама? — поднял брови Конрад. — Ты сказала «мама», девушка?! Это твоя мама?
Питанга с удивлением посмотрела на него.
— Ступай, дочка, ступай, — торопливо молвила Мануэла.
Конрад проводил девушку ошеломленным взглядом.
— Вот что, — тихо произнесла Мануэла, — ступай отсюда. Тебя здесь не ждали.
Конрад схватил ее за руку.
— Это моя дочь! Это наша с тобой дочь! Она похожа на меня! Говори, это моя дочь, правда?
Мануэла вырвала свою руку. Гнев окрасил ее щеки.
— Это моя дочь, — с вызовом произнесла она. — Моя. Что вам угодно, сеньор?..
В день свадьбы Кассиану и Далилы произошло еще одно радостное событие.
Девушки уже наряжали невесту, чтобы повести ее в церковь, как вдруг к Самюэлю подошел Маджубинья и сказал, что сеньор Гаспар Веласкес желает срочно переговорить с ним и прислал за ним машину.
Гадая, какое же это неожиданное дело могло появиться у Гаспара к нему, Самюэль сел в машину.
…В кабинете у Веласкеса он увидел Дави.
Самюэль скованно поздоровался с ним; он тяжело переживал поступок своего сына и до сих пор не знал, возможно ли между ними примирение.
И тут выяснилось, что в роли миротворца решил выступить сам Гаспар Веласкес.
Он объяснил Самюэлю, что все они заблуждались насчет Дави. Сын Самюэля проявил себя человеком с мужественным и благородным характером. Ему пришлось пройти через недоверие и даже презрение со стороны абсолютно всех, но он сделал это во имя дружбы и преданности своему делу. Дави очень переживал свою ссору с отцом, он думал, что отец никогда не простит его, а между тем он был лишь орудием в руках непорядочного человека, Витора Веласкеса, которого Дави сумел вывести на чистую воду.
— Тебе слишком повезло, Самюэль, — закончил свою роль Гаспар, — у тебя замечательный сын.
Рамиру Соарес не собирался идти в церковь. У него не было подходящей к такому случаю праздничной одежды, и он считал, что не может позорить сына, появившись в церкви в своих обносках. Он сказал, что придет только на праздник, чтобы поздравить молодых.
— Не валяй дурака, Рамиру, — не позволила ему окончательно впасть в самоуничижение Серена, — ты прекрасно знаешь, что твоя праздничная одежда лежит дома. Но если ты не хочешь стоять рядом со мной в церкви, тогда другое дело…
— Как ты можешь говорить такое, Серена? — вырвалось у Рамиру. — Мы же все время об этом мечтали! Мечтали видеть свадьбу наших детей, понянчить внуков! Я с удовольствием пойду в церковь и буду там рядом с тобой! Я хочу увидеть все собственными глазами. Господи, я ведь так переживал, что не смогу быть рядом с вами, радоваться вместе с людьми, дороже которых у меня нет!
Серена выслушала эту тираду со своей открытой улыбкой на лице и проговорила:
— Значит, так тому и быть. Ступай переодеться, пора ехать в церковь.
* * *
После венчания все жители поселка двинулись на берег залива. Здесь уже были разложены костры, приготовлены вино и еда. Гвоздем программы праздника был спуск на воду баркаса под названием «Далила».
Все мужчины, включая Дави, которого привез Самюэль, приняли участие в этом замечательном действе. Баркас протащили на веревках посуху, а затем уже все жители поселка столкнули его в воду. Рамиру разбил о нос «Далилы» бутылку вина — на счастье.
После этого они вместе с Самюэлем прочитали над молодыми старинную клятву, которую издавна читали после венчания рыбаки.
— Наши пути сошлись отныне в один путь, наши души слились воедино, одни и те же птицы поют нам, и одни и те же ангелы простерли над нами свои невидимые крылья. Ничто отныне не разлучит нас, потому что в каждом из наших детей мы будем плотью единой и сердцем единым. И не дано человеку разорвать то, что соединено Богом, и время не властно над нашей любовью, — произнес Рамиру, и слезы показались у него на глазах, устремленных на Серену. Каждый из них как будто сказал другому: «Ты помнишь?.. А ты, ты?..»
— И когда придет мой час, — продолжил Самюэль, — погрузиться в вечный сон, пусть руки твои закроют мои глаза. Наши пути сошлись в один путь, и мне не надо протягивать руку, чтобы коснуться тебя. И тебе не надо кричать, чтобы я тебя услышал…